Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1
Шрифт:
Артамашов вздрогнул и со стоном поднял голову. Лежавшая на диване жена проснулась. В окна пробивался ранний рассвет.
— Лена, — позвал он жену, — собери мне в дорогу. Я пойду к Кондратьеву.
— Да ты хоть поешь. Я сейчас затоплю печь.
Артамашов ничего не сказал, устало подошел к рукомойнику и стал умываться.
Утро было пасмурное. С поля дул слабый ветер. Выйдя из станицы, Артамашов направился через огороды, мимо водокачки. Он неожиданно остановился, услышав идущий от реки стук колес, звон железа, глухой, роем гудящий говор. «Ты людей наших обидел», — вспомнил он слова
Отсюда хорошо был виден лагерь строителей, лежавший, как хутора, по берегу Кубани. Чуть подальше — множество людей рыли землю, растянувшись малыми и большими группами. Вся трасса будущего канала двигалась, жила своей напряженной и шумной жизнью, — в сером утреннем свете блестели лопаты, кирки, взлетали вверх, как шапки, комья земли, ехали и пустые, и груженные землей подводы в конной и бычьей упряжках. Артамашов почувствовал, как по телу его пробежала зябкая дрожь. Он низко наклонил голову и быстрыми шагами пошел по дороге.
Далеко от станицы, когда вокруг стало тихо и слышался лишь убаюкивающий, слабый шум обмелевшей реки, Артамашов поднял голову. Перед ним открывалась степь, мокрая и холодная, с сухими будыльями лебеды, с желтыми, совсем голыми кустами «заячьего холодка».
«Буду просить работу, — думал он, ускоряя шаг. — Никуда не уеду. Тут я рос, тут и останусь. А что ж я буду делать, какую дадут мне работу?»
Он шел и долго думал, вспоминая, как когда-то пахал, сеял, ухаживал за быками, косил сено, подавал снопы на молотилку, — вся его жизнь от ранней юности до вчерашнего собрания в каком-то новом освещении встала перед ним.
«Да я же все умею делать, — как бы оправдываясь перед самим собой, подумал он и снова увидел лицо Тимофея Ильича. «Иди, Алексей, к людям. Без людей жить неможно». Надо послушаться. Но что же это было? Во сне ли я видел старика или это приходила ко мне моя совесть?»
Вдали, за Кубанью, на глиняном карнизе, виднелась Рощенская.
Глава XVIII
На улице чуть заметно белел снег. Сергей в восьмом часу вечера вышел из исполкома и направился домой. Только что закончилось совещание агрономов, и после долгого сидения за столом у Сергея ломило в пояснице. Он шел неторопливо, ему приятно было дышать холодным воздухом. Ночь была тихая и темная. Сергей подымал голову, чувствуя, как крупные пушинки садились ему на ресницы и на брови. У дома, где он снимал квартиру, стояло дерево в пышном белом одеянии. Сергей подбежал к нему, с разбегу потряс руками, и снег комьями повалился ему на плечи, на голову, посыпался за воротник. В снегу, с раскрасневшимся лицом он появился на пороге сеней. К нему со свечой и с веником вышла хозяйка.
— Тетя Паша, — обратился Сергей, — принесла библиотекарша книги?
— Была одна с книгами, — отвечала тетя Паша, сметая с Сергея снег, — а другая пришла без книг и вот тебя ждет.
— Кто такая?
Сергей вошел в кухню и увидел стоявшую возле горевшей печи дочь Лукерьи Ильинишны.
— Лена? Ты какими судьбами?
— А такими.
— Говори.
— Петр Несмашный, муж Глаши, просил книжки. Ты ему обещал?
— Да, да, обещал, — сказал Сергей. — Зайдем в мою комнату, что-нибудь подберу. Тетя Паша, зажгите лампу.
В комнате Сергея было прохладно. Два окна, выходившие на улицу, запорошены снегом. Тетя Паша поставила на стол лампу и вышла. Лена остановилась у стола. На ней было узкое, по фигуре сшитое платье из светло-серого кашемира с длинными рукавами и высоким закрытым воротником.
— Посиди, Лена, — сказал Сергей, просматривая лежавшие на столе книги, — сейчас я что-нибудь найду.
— Ну, как там поживает твоя мать, как идут дела у Глаши?
— Мать дома, а Глаша с колхозом уехала на канал, — отвечала Лена. — Петро Несмашный тоже на канале.
— Вот эту книжку передай ему. Михаил Иванович Калинин: «О воспитании молодежи».
— Интересная? А мне можно прочитать?
— Желательно. — Сергей закурил папиросу. — Еще что у тебя ко мне?
— Была я на курсах, а Остроухов меня не принимает, — сказала Лена, блестя глазами. — Тут, говорит, учатся только члены колхоза.
— Ну, ничего, — участливо заговорил Сергей. — Напишу Савве записку, и ты будешь учиться.
Сергей написал карандашом несколько слов, сложил лист вчетверо и передал его Лене.
— Теперь все?
— Нет, я еще хочу спросить. — Лена посмотрела на Сергея покорными глазами. — Отчего ты такой гордый?
— Вопрос этот, как говорят, не по существу, — со смехом ответил Сергей.
— А ты не смейся. — Она и сама рассмеялась. — Боишься, как бы какая дура не влюбилась? Ты умышленно не замечаешь красивых женщин и этим гордишься. Вот, мол, какой я. А разве можно тебя полюбить, такого?
— А разве нельзя?
— Я — нет, не смогла бы. — Лена встала. — Ну, я пойду. Она протянула руку. — У тебя есть девушка?
— Есть, и какая она славная…
— А я не хочу знать, — перебила Лена. — Проводи меня. Я остановилась у подруги. Здесь близко: третий дом от вашего.
Они шли молча по глубокому и пушистому снегу. У ворот остановились. Сергей пожал ее озябшую руку и сказал:
— Лена, а сердиться не надо.
Лена молча ушла в калитку.
В это время в дом тети Паши вошел Кондратьев в высоких валенках, в шапке-ушанке и в шубе со сборками на поясе.
— С зимой вас, Прасковья Семеновна, — сказал он, снимая рукавицы. — Квартирант дома?
— Посетительницу пошел провожать. Хотите чаю, Николай Петрович?
— Чайку давай.
Кондратьев разделся и пошел в комнату Сергея, а тетя Паша следом за ним понесла чайник. Вскоре вернулся и Сергей.
— Оказывается, ты посетителей не только принимаешь, но и провожаешь? — спросил Кондратьев, сощурив глаза.
— Приходится.
— Вот что, Сергей. Завтра я еду на пленум крайкома. На пленуме один вопрос: проведение выборов. Да, кстати, утвердил вчера на исполкоме состав участковых избирательных комиссий?