Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
Шрифт:
В саду Калашник пробыл часа три. Осмотрел не только плодовые деревья и ягодники, слушая пояснения Полуянова, но и побывал в парниках, где созревали помидоры. Затем, как и полагается, был подан обед — в саду, под тенью старой, развесистой яблони. Повторилось, собственно, то, что уже было: богатый яствами и питиями стол и радушные, улыбающиеся хозяева: тосты в честь дорогого гостя и тосты за успех садоводов; приятный разговор о жизни района и о текущей международной политике. Калашник спросил и о том, куда, в какие города сдается продукция совхоза и нет ли каких неполадок с отправкой черешни, на что последовал ответ, что продукцию совхоза
Обильный обед затянулся до самого вечера. Довольный своей поездкой в черешневую рощу, Калашник со всеми попрощался за руку, Ярошенко и Полуянову пожелал новых успехов, а Холодова, растрогавшись, обнял, как родного брата, поцеловал и дружески похлопал по спине. Только после этого надел на гладко бритую голову щегольскую нейлоновую шляпу, подправил усы и полез в «Чайку», дверцы которой поспешил открыть Ануфриев. Когда Ануфриев с той же поспешностью закрыл дверцу и сам сел рядом с шофером, «Чайка», как бы понимая, что все уже кончилось, дохнула двумя выхлопными трубами и не покатилась, а поплыла, покачиваясь на рессорах, сперва по саду, оставляя рубчатый след, потом по дороге мимо нарядных, в серьгах и монистах, черешен, которые, как показалось Калашнику, слегка и грациозно кланялись ему. И вот уже не стало черешен в монистах и в серьгах, и машина, набрав скорость, помчалась по асфальту. Калашник ехал в Усть-Калитвинский, и не думать теперь о Щедрове он не мог.
«Ведь Щедров ищет ответ на вопрос: как жить? Собирается учить людей уму-разуму, а сам-то, выходит, этого ума-разума не имеет. Написал ученый трактат о достоинстве человека, о том, что такое коммунистическая нравственность, а сам ничего в этом не смыслит, — думал Калашник, откинувшись на просторном сиденье и всем телом чувствуя услужливое покачивание рессор. — Может, не надо либеральничать и чего-то выжидать? Может, надо приехать к Щедрову и сказать ему в глаза честно, как другу, что в крае им недовольны, а потом убедить Дорогого друга, чтобы тот призвал Щедрова к надлежащему порядку? Как это говорится: Платон мне друг, но истина дороже! Антон мне друг, но дружба дружбой, а дело делом! А что это даст? После моего откровенного разговора со Щедровым, а затем с Румянцевым должны последовать оргвыводы. А это значит: узнает весь край, начнутся нежелательные разговорчики, в районе возникнет неразбериха и никому не нужная нервотрепка. И получится: вместо того чтобы заниматься урожаем, чтобы готовиться к уборке хлеба, мы станем тратить время и силы черт знает на что. Ведь через месяц начнется уборка, нам предстоит по-боевому справиться с большими планами, а мы свои усилия направим на Щедрова… Нет, видно, пока надо молчать. Пусть Антон думает, что мне ничего не ведомо, что статью Приходько я вообще не видел, что о письме Осянина мне тоже ничего не известно».
Совсем стемнело, когда «Чайка», заливая улицу слепящим светом своих сильных прожекторов, проехала по Усть-Калитвинской и возле райкома затормозила. Навстречу Ануфриеву вышла тетя Анюта и, осведомившись о приезжих, сказала, что Щедров недавно ушел домой.
— Весь день прождал, — добавила она, — а квартирует он отсюда недалече. От площади поезжайте вправо, а там первый переулок влево.
— Мамаша, поедемте с нами, — сказал Ануфриев. — Садитесь рядом с шофером и показывайте дорогу.
Вот и дом тети Анюты. И по
— Антон! — сказал Калашник весело. — Так вот ты где обосновался! Ну, здорово, дружище!
— Проходи, Тарас, рад тебя видеть, — говорил Щедров, пожимая руку другу. — Но где ты пропадал? Весь день ждал.
— Из Марьяновского никак не мог вырваться.
— Холодов задержал? Мой сосед слева умеет это делать. Великий мастер удерживать гостей!
— Будем, Антон, справедливы и скажем: твой сосед слева умеет делать не только это, — возразил Калашник. — Сегодня Марьяновский — это, пожалуй, самый спокойный во всех отношениях район во всем Южном крае.
— А Усть-Калитвинский — самый беспокойный?
— Завтра поедем по району и посмотрим, что там у вас.
— Ну, Тарас, располагайся у меня. Как ты насчет ужина?
— И расположусь, и мы с тобой отужинаем, а только сперва дай-ка тебя рассмотреть. — Калашник пристально смотрел на Щедрова. — Эх, Антон, Антон, что-то ты, друг, совсем отощал на усть-калитвинских хлебах. Или болен? Или харчишки плохие?
— Я совершенно здоров, и харчи у меня, как говорится, нормальные, — нехотя ответил Щедров. — Я такой от природы, и полным, как тебе известно, никогда не был.
С ящиком черешни вошел Ануфриев, кивком поздоровался со Щедровым. Поставив отливавшие свежестью румяные ягоды, Ануфриев вытянулся перед Калашником.
— Это что такое, Ануфриев? — спросил Калашник, глазами указывая на ящик.
— Черешня! — живо ответил Ануфриев.
— Вижу, не слепой, — весело сказал Калашник. — Кто это ухитрился положить в машину ящик?
— Два ящика, — уточнил Ануфриев, — Ярошенко сказал, что в дороге пригодится. Тарас Лаврович, какие будут указания насчет ночлега? В Усть-Калитвинской недавно вступила в строй гостиница.
— Отставить гостиницу! Заночуем у Антона Ивановича, — приятным баском и все так же весело говорил Калашник. — Антон, найдется для нас местечко?
— Безусловно! Дом большой.
— Только насчет постели не беспокойся. Со мной ездят подушка, матрац, одеяло, простыни. Без этих принадлежностей в дороге не обойтись. Часто приходится ночевать прямо в поле, в машине или на копне сена.
— Где это так рано созрела черешня? — спросил Щедров.
— В том же Марьяновском, у твоего соседа слева, — приятно улыбаясь, ответил Калашник.
— Тарас Лаврович, ужин готовить? — спросил Ануфриев.
— Скажи хозяйке, Анне Егоровне, она сама приготовит, — за Калашника ответил Щедров.
Ужин подавала Ульяша. В коротком платье, в белом переднике, со смешинками на шафрановых щеках, она так приглянулась Калашнику, что он, не зная, как бы сделать девушке что-то приятное, наполнил тарелку черешнями и сказал:
— Возьми, Ульяша! Ты такая же прекрасная, как и эти ягоды!
— Спасибо, — сказала Ульяша. — Скоро в саду своя созреет.
И ушла.
— Антон, чья красавица? — спросил Калашник.
— Внучка моей хозяйки.
— Прелестная дивчина! Вот она, настоящая русская красавица! В натуре! Все в ней гармонично, все прекрасно. Мила, красива, ничего другого не скажешь. Вот, Антон, в кого бы тебе влюбиться! А?
Щедров промолчал.
После ужина, прохаживаясь по комнате, Калашник весело спросил: