Семен Палий
Шрифт:
— День добрый, Семен! Принимай гостей — татары приехали.
— С чем?
— Послы от хана.
— А кого же это он к нам снарядил?
— Буджацкий ага с беями и мурзами. Ничего не скажешь — знатное посольство.
— Проси, пусть заходят.
В светлицу один за другим вошли ага, еще два посла и толмач. Последним вошел и остановился в стороне молодой красивый татарин.
Послы поклонились, толмач вышел вперед и перевел слова аги:
— Великий хан послал меня, его верного слугу, пожелать тебе долгих лет жизни и передать подарки великого хана.
Ага ударил в ладоши. Два низкорослых татарина внесли и положили на ковры красивое шелковое седло, лук и золотой колчан с серебряными стрелами. Палий махнул рукой, останавливая приготовившегося переводить толмача, и по-татарски обратился к аге:
— Пусть аллах дарует хану доброе здоровье и много лет счастливой жизни. Передайте хану, что я благодарен ему за подарки.
Ага взглянул на Савву, который сидел в стороне, и приблизился к Палию.
— Я хочу поговорить кое о чем с паном полковником.
— Как можно? Завтра поговорим. Вы — с дороги. Не такой уж я негостеприимный хозяин, чтоб сразу начинать беседу. Да и обычай нам это запрещает.
Ага хотел возразить, но Палий взял его за плечи и увел в соседнюю комнату, поручив Федосье устроить гостей.
Вернувшись, он увидел, что молодой татарин, вошедший последним, стоит на прежнем месте. Теперь он подошел к Палию и несмело сказал:
— Вам мать поклон передавала.
— Какая мать, откуда?
— Моя маты, из Бахчисарая, — ответил татарин по-украински.
Палий напряженно наморщил лоб, стараясь вспомнить что-то забытое, давнее. Потом снова взглянул на юношу и почти крикнул:
— Маруся? Сестра?! Так ты сын ее! Значит, она жива?
— Да, я племянник ваш. Мы про вас много слыхали. Мамо просили меня поехать к вам, батько долго не пускал, а потом согласился. Тут и случай представился.
Палий усадил племянника и еще раз вгляделся в его лицо.
— Похож. Слыхал я, будто она жива, только не очень верил. Сколько лет прошло, я тогда еще таким, как ты, был. Рассказывай все про нее… Нет, разденься сначала. Федосья, иди сюда… Тебя как звать?
— Чора-мурза… Чора просто.
Парень совсем растерялся. Раздеваясь, он отвечал на вопросы Палия, от смущения путая украинские и татарские слова.
— Мать велела оказать, чтоб пан полковник не слушался увещаний аги и не подписывал договора, — говорил Чора. — Ага даже не ханом послан, а самим султаном турецким. Султан только на время замириться хочет.
— Понимаю, не удержались под Азовом. Мир нужен, чтобы против русских больше войск бросить. Я об этом сразу догадался. Не выйдет: с чем приехал, с тем и поедет. Ну, а теперь рассказывай.
— Мать очень по вас скучает. Она любит вас, а я маму люблю, немилы мне походы на людей безвинных. Она мне часто песни поет. Только отец не велит ей петь эти песни.
Беседовали до поздней ночи. Потом Палий вышел за ворота и присел на колоде выкурить люльку. К нему подошел Савва:
— Не спится?
— Еще успеем поспать. Дымок сойдет, сон придет, — ответил Палий и пыхнул люлькой.
Савва поймал ночного мотылька и стал с нарочитой внимательностью разглядывать его. Палий улыбнулся: странно было видеть большое, грубоватое, с торчащими усами лицо Саввы рядом с нежным, прозрачным тельцем мотылька. Савва вытянул губы и легко подул на мотылька.
— Почему ты при мне не захотел с послами говорить?
— Потому, что думаю говорить с ними не только при тебе.
— При ком же еще?
— Завтра к нам приедет посланец Мазепы Роман Проценко, так я хочу поговорить при нем.
— Зачем при нем? Чтоб показать Мазепе нашу покорность?
— При чем тут покорность? Разве ты не догадываешься, зачем они приехали?
— Пленными обменяться.
— Не только. Они станут уговаривать нас заключить с ними договор, — вернее, перейти к султану на службу.
— А Проценко, значит, прислан за нами наблюдать? Ты думаешь, легко будет Мазепу обвести?
— Я и не намерен его обводить. Разве только припугнуть немножко: Мазепа в Москву донесет, что к нам со всех сторон подъезжают; может, тогда и царь скорее согласится к себе принять.
— Как бы эти переговоры при Проценке нам во вред не пошли.
— Думаю, что нет. Вот к лучшему ли будет, того не ведаю.
— На мою думку, так все вроде к лучшему идет.
— Ну, мне пора, спать хочется… Ты ко мне шел?
— Я… да нет. Проходил мимо, вижу, ты куришь…
Ночью Палий вдруг проснулся от легкого прикосновения Федосьиной руки к плечу:
— Семен, поднимайся, Цвиль просит выйти, обоз какой-то пришел.
Палий быстро оделся, вышел на крыльцо. Ночь была тихая, светлая. За садом, как бы заглядывая через верхушки яблонь и груш, яснел месяц, заливая неживым, бледным светом двор и улицу, золотя крест на куполе церкви, которая высилась вправо через дорогу.
На крыльце Палия поджидал Цвиль и еще какой-то невысокий человек.
— Батько, — зашептал Цвиль, — обоз московский, порох, свинец, ружья нам привезли, вот старший над обозом.
Палий крепко пожал протянутую ему руку.
— Вот спасибо большое. Будет, чем шляхту угощать. Величать-то тебя как?
— Это неважно, Иваном зови. Где нам выгружать товар свой? Красный товар тебе привезли.
— Сколько возов?
— Восемь.
— Прямо во двор въезжайте, вон к тому хлеву, а потом мы уже в погреб перетащим. Цвиль, позови казаков на помощь.
— Не нужно. Сами управимся, посветить бы только.