Семеро Тайных
Шрифт:
Воевода буркнул:
— По одежке встречают, коли рожа крива. А ему-то зачем? Мужчина должон быть страшный, лохматый и потный.
Олег сказал горячо, чувствуя поддержку:
— Зачем одежка с мертвяка? Да и железо теперь разве что в кузницу. На подковы или еще что...
Один из старых бояр наклонился к ее уху, пошептал, указывая глазами то на Олега, то на лужу крови, что осталась после того, как уволокли сраженного. Княжна милостиво кивнула:
— Да-да. Ты прав. Объяви, что на три дня все освобождаются от работ и мыта. Везде пляски и песни, скачки и состязания! Княжество избавлено от смертельной угрозы, завтра с утра пир! Для простого люда выставить столы на площадь, из подвалов выкатить бочки с вином! А на столы трое суток подавать из княжеских запасов!
Со стен города гремели трубы, созывая народ на праздник. Не простые из дерева, разбитого молнией, здесь эти трубы называют трембитами, не из рогов, а из блестящей меди, звонкоголосые и радостные.
«Я прошел, — подумал Олег, — огонь и воду, как говорил Мрак. А сейчас, похоже, настал черед медных труб. А это потруднее, потому что как-то рука не поднимается... ну... Отказаться — это же плюнуть этим добрым радостным людям в суп и уйти по своим делам, которых они не понимают. И не поймут».
Это для него так важно научиться чародейству или хотя бы колдовству, а для них смертельная обида, если откажется стать у них князем! Кому нужны какие-то знания, умения, когда уже бери и пользуй!
Его усадили в кресло на помосте рядом с креслом княжны, двое бояр стояли за спиной, положив дряблые ладони на его широкие плечи. Не удержат, конечно, но как-то неловко вскочить, обидеть старых людей...
Княжну отвел в сторонку воевода, быстро и торопливо нашептывал что-то, указывал в сторону гор и часто чиркал пальцем по горлу. Еще один боярин, с недовольным и обрюзгшим лицом, зашел к княжне с другой стороны, пошептал на ухо. В сторону Олега не смотрел, но тот чувствовал, что говорят о нем. Княжна досадливо отмахивалась, боярин настаивал, подозвал еще двоих, втроем убеждали, доказывали, наконец княжна с неудовольствием сказала:
— Хорошо, хорошо!.. Это можно спросить... Но, предупреждаю, каков бы ни был ответ, это ни в коей мере не повлияет на мой выбор!
Боярин развел руками, а она подошла к Олегу, нежно заглянула в его напряженное лицо:
— Витязь, тебя что-то тревожит?
— Да так, — промямлил он. — Ничего серьезного.
«Да разве это серьезно, — подумал несчастливо, — что опять надо удирать от женитьбы, от женщин. Пора бы уже и наловчиться. Могло бы войти в привычку...»
— Тогда скажу... Наш золотой сокол никогда не ошибается!.. Он не случайно, облетев не только наш город и узрев с высоты все княжество, все же направил полет к тебе...
— Он всего лишь птица.
— Птица чародеев, — возразила она. — Он чувствует самых сильных и отважных...
«Дура птица, — подумал он с отвращением. — Уж меня-то отважным назовет только слепой». Но вслух ответил:
— Народу было много. Мог сбиться.
— Нет, — живо возразила она. — Сокол выбрал правильно. Но почему, когда уже готов был сесть тебе на плечо... вдруг отпрянул?
— Спугнули, — предположил он. — Как сейчас помню, мой сосед хотел почесаться, вскинул руку... ну и спугнул.
Она сказала презрительно:
— Так можно спугнуть муху, но не сокола. Нет, он трижды тебя выбирал и отпрядывал трижды...
Олег почувствовал, что забрезжила надежда как-то отбояриться от боярства и даже княжения:
— Издали он решил, что я такой и есть, сверху ж не все видно, а слетел ниже, увидел правду... ну, его и долбануло, как оглоблей. Он еще герой, другая бы птица, попроще, вообще бы лапы кверху!
— Какую правду? — спросила непонимающе, ее серые глаза впились в него с такой настойчивостью, что в самом деле могла бы рассмотреть в нем того, кто ширял над ночными облаками. — Разве ты... это не ты?
— Мы все не такие, какими нас видят, — сказал он неуклюже, умолк, потому что даже самому не все казалось понятно, почему себя видишь так, а другие тебя зрят иначе, ждут от тебя чего-то. — Может быть, эта пташка увидела больше?
Она ответила с достоинством и гордостью владельца чудесной птицы:
— Да, потому ее и запускаем. Но слова твои непонятны... Может быть, тебя слишком сильно по голове стукнули?
Воевода смотрел ревниво, сопел сочувствующе. Не утерпел, вмешался:
— Крутогор его даже ни разу!
— Не сейчас, а раньше, — живо возразила она. — Не мог же такой герой дойти до терема, ни разу не подравшись? Они же все дерутся. Чем сильнее, тем дерется больше. Вот и дошел до нас уже стукнутый.
Воевода сказал твердо:
— Стукнутый или не стукнутый, какая разница? Для мужчины это не важно. Отныне он щит и меч княжества. А что стукнутый, так даже лучше. Не до пиров и бесед будет. Стукнутые только и думают, как бы стукнуть других, днюют и ночуют на кордонах, супротивников ищут...
— Он должен править, а не спать на казачьей заставе, — возразила она гневно.
Воевода прикусил язык, поклонился, отступил. Но в его глазах Олег читал скрытую уверенность, что настоящие мужчины, да еще стукнутые, недолго остаются в женских постелях.
Внезапно словно что-то сломилось в напряженном теле юной Бруснильды. На лице появился испуг, Олег даже отшатнулся, когда она с детским криком бросилась ему на грудь. Ее тонкие нежные руки обхватили его шею.
— Не исчезай!
— Что... — пробормотал он, — что случилось?
В ее больших серых глазах появились слезы. Пухлые губы задрожали, на лице выступило такое отчаяние, что у Олега запершило в горле.
— Вдруг почудилось, — прошептала она со страхом. Из глаз выкатились две крупные слезы, проползли по бледному лицу, оставляя мокрые дорожки. — Вдруг стало так страшно... что ты исчезнешь так же внезапно, как и...
— Я не призрак, — пробормотал он.
Она слегка отстранилась, упираясь кулачками в его твердую, как дерево, грудь. На мокром от слез личике проступила слабая улыбка.