Семеро Тайных
Шрифт:
Тряхнуло, бросило вперед через голову. Он собрался в ком, ощутил, что летит в стену запахов цветов, душистой травы. По голым плечам хлестали ветви, затрещало. Он перекатился, завис в кустах и только тогда открыл глаза.
Вокруг изломанные его падением цветущие кусты, тонкие ветви с ажурными зелеными листьями и огромные пурпурные цветы, множество цветов. Из надломов медленно выступают прозрачные капли.
В стороне хлопнуло раз-другой, пахнуло ветерком. Даже не поворачивая головы, он ощутил, что болотная птаха не стала переводить дух в отвратном саду, где нет болота, разбежалась и взвилась в синеву, напоследок сбив ударами крыльев изящные лепестки оземь.
Воздух горячий, песок под ним накален, а солнечные лучи прижгли ласково и нежно.
Он все еще лежал, оттаивая, по телу прошла судорога, внутри трещали и дробились льдинки, кололи острыми краями. Он чувствовал, как врезаются иглы, но сразу истаивают, внутри все еще бьет холодная дрожь, но снаружи со всех сторон идут горячие волны, разогревают кровь...
Сперва он был глухим, потом в ушах загремели водопады, но стихли, и когда Олег с трудом сел, с той стороны цветущих зарослей услышал мелкие старческие шаги.
Он так и сидел, опершись руками позади себя, когда из-за дальних кустов роз старческой походкой выдвинулся человек в белом. Его дряблая рука опиралась на посох, и было видно, что это не просто знак волховского ранга, а необходимость, вроде третьей ноги.
Олег собрался с силами, встал, а когда старик приблизился, поклонился в пояс:
— Прости, что я вломился так неожиданно...
У старика, седого как лунь, лицо было удивительно чистое, а глаза ясные и светлые. Взор, как заметил Олег, не только чист и светел, но просветлен, словно этот человек в самом деле ухитрился найти путь жить в единстве со всем миром, ни с кем не драться и не кусаться, и, что удивительно, его никто не кусает тоже.
Непривычно добрые глаза смотрели на Олега приветливо, по-дружески, словно на любимого племянника, которого видел последний раз в детстве, а теперь разглядывает с радостным изумлением.
— Я слышал, — сказал Олег с поклоном, — что ты, великий, отыскал путь, как сделать людей счастливыми...
Старик светло улыбнулся:
— Невозможно сделать людей счастливыми, если они того не хотят. Или им не нравится такой путь к счастью. Но у меня, верно, есть такой путь.
Сердце Олега часто-часто забилось. Он спросил жадно:
— Ты смог бы научить?
— Если захочешь, — ответил мудрец с ласковой улыбкой.
— Еще как, — вырвалось у Олега. — А что... какую службу тебе за это?
Старик укоризненно покачал головой. В голосе прозвучали укор и печаль одновременно:
— Вижу, ты уже столкнулся с жизнью... Мудрость не иссякает оттого, что ею делятся. Может быть, приумножается даже. Если хочешь, я смогу тебя учить...
Грохот ста тысяч барабанов не смог бы заглушить вопль, что вырвался из измученной, истерзанной груди Олега:
— Научи!
Над головой удивительно чистое голубое небо, справа и слева невысокие стены из хрупких цветов, настолько нежных и беззащитных, что любой дикарь остановится, залюбуется, а потом робко отойдет, напролом не попрет, это не толстая стена из бревен или камня, эту стену проломить — все равно что воткнуть нож в собственную грудь...
Голос старого мудреца звучал грустно и размеренно:
— Что может знать варвар, который идет на поводу своих чувств, а не разума?
Олег поперхнулся, проглотил заготовленные слова. Голос дрогнул помимо воли:
— На поводу... Я иду на поводу?
— Лишь тот человек, — сказал Сосику, — что умеет смирять себя. Так образуется человеческое общество, где правит... в отличие от волчьей стаи, старый умудренный жизнью человек, которого даже подросток может прихлопнуть ладонью. В волчьей стае правит самый сильный! Но потому волкам никогда не сравняться с человеком... нет, с одним справится даже одинокий волк, а вот если волчье общество на человеческое...
Олег кивал, сердце колотилось. Мудрец говорил ему то же самое, что он сам твердил себе постоянно, что говорил Мраку и Таргитаю, а те только смеялись и отмахивались.
— Да-да, мудрый... Но что делает человеческое общество столь сплоченным и сильным?
— Подчинение, — ответил Сосику неспешно. В глазах блеснула насмешка. — Легко подчиняться более сильному, это могут и волки. А вот суметь заставить себя подчиниться более слабому... С виду более слабому, ибо мудрец никогда не бывает столь силен, как деревенский кузнец. Зверь подчинить себя не может, но и люди могут далеко не все... Увы, человек тот же зверь, он ведом чувствами...
Олег воскликнул трепетно:
— Да-да, мудрый! Ты говоришь божественные вещи! Научи меня...
Он упал перед ним на колени, обхватил ноги мудреца, такие слабые и по-старчески высохшие, без сильных мышц, но он, Олег, в отличие от Мрака, знает, что настоящая мощь человека не в мышцах ног, как у коня, не в силе рук, как у медведя, вообще не в силе мускулов, а в той неведомой силе разума, что дадена только человеку, но и человеки умеют пользоваться лишь немногие...
Его трясло, он наконец-то нашел, нашел!
Сосику с трудом поднялся, высохшие кости хрустнули. Олег вскочил с готовностью. Дорожка петляла между кустами роз, иногда пряталась в густой траве, Олег ощутил влажный воздух раньше, чем увидел изящный пруд. Вдоль берега, как спины гигантских черепах, шли плотно прижатые одна к другой массивные глыбы красного гранита. Темная вода стояла почти вровень с камнями, половину пруда закрыли широкие мясистые листья.
Сосику кивнул на середину пруда:
— Здесь полное единство со всем миром. Прислушайся, ты ощутишь всем сердцем, всей душой.
Его одухотворенное лицо излучало свет, Олег невольно подумал, что в этом старике жизни больше, чем в встреченных ранее молодых мужиках, которым бы только поскорее дотерпеть до старости, чтобы на печь, а молодые чтоб кормили. Не Сосику черпает силу и молодость из этого сада, а эти все деревья, травы, цветущие розы подпитываются его силой, его жизнью. Или же и он, и этот сад поддерживают друг друга, дают силы, мощь.