Семейка
Шрифт:
– Здесь, на кухне, посуды слишком много. Мы обычно относим утварь в небольшую кладовку в том коридоре, которым вы сюда пришли.
– Из гостиной? – уточнила Алька, вспоминая свой путь.
– Да, из гостиной, - спокойно ответила Нонна Михайловна и торопливо добавила: - Как выйдете в тот коридор, надо будет сделать где-то десять шагов, и сбоку будет та самая кладовка. Там, на полках, и надо будет оставить эти кастрюли.
Сколько сумела («Потом ещё раз сбегаю!»), Алька собрала тяжеленную посуду стопкой так, чтобы удобно было не только
Когда пересекала громадное кухонное помещение, про себя хмыкнула: интересно, значит, все три дамы приняли её? В смысле – заставляют постепенно знакомиться с домом, с тем, где что лежит, чтобы в следующий раз она уже самостоятельно ориентировалась в этом особняке. Значит, они после всех допросов относятся к ней дружелюбно – как минимум.
Так, держа равновесие стопки посуды, она медлительно, удерживая собственное равновесие, шагала по коридору, решая сразу две задачи: не уронить груз и найти нужный коридор. Прошла-то всего раз, не запомнила ещё… Потом как-то мельком подумалось, что Нонна Михайловна не уточнила про тот коридор. И сказала странно – о том, что вёл на кухню из гостиной.
Алька остановилась, ничего не понимая. В какой же коридор идти, чтобы найти там кладовку? Ладно, ничего страшного. Не найдёт одного коридора – проверит другой. Единственно, что сейчас беспокоило – это тяжесть посуды. Оттягивала руки так, что мышцы уже начинали болеть.
– Глупость какая-то… - пробормотала себе под нос и оглянулась.
Пройденный коридор утопал в полутьме. Несмотря на близость к обеденным часам, кажется, в доме стемнело из-за нагнанных ветром снеговых туч. А электричество – заметила Алька – включали здесь неохотно.
– Ну и дура, - решительно сказала она и поставила посуду ближе к стене, чтобы никто не наступил на неё, если начнёт шагать по этому коридору. – Давно бы так сделала. Вот теперь всё – иди давай, проверяй, где тут кладовка. Вернёшься – отнесёшь утварь.
Оглянулась подсчитать, сколько шагов прошла по этому коридору, прикинула, что не меньше пяти-шести, и принялась считать шаги дальше, как было подсказано Нонной Михайловной. Одновременно, чтобы не ошибиться, вела ладонью по стене.
Десятый шаг – резко остановилась.
Вести-то рукой вела. Но ведь ей не сказали, слева или справа дверь в кладовку.
И что теперь? Мотаться от стены к стене, чтобы проверить обе?
Алька оглянулась.
Что-то коридор слишком тёмный впереди.
И так захотелось увидеть хотя бы смутный свет, чтобы глазам не было так больно… Кстати, а как потом найти посуду, чтобы отнести её в кладовку? Она повернулась пойти назад – и неожиданно поняла, что… заблудилась и не знает, откуда пришла. Смутный свет, который она ещё видела, пока
Кто-то закрыл дверь там, откуда она начала свой путь к злосчастной кладовке?
Вообще-то, к темноте девушка относилась спокойно. Ну, выключили – и выключили. Либо потом включат, либо сама выберется на свет. Но сейчас, стоя в плотнеющем мраке, постепенно чувствуя, как пропадают ощущения тела, она сглотнула. Поморгала немного: а вдруг ей это только кажется, что вокруг мрак?
Постепенно чувствуя, как начинают дрожать руки и ноги, как изнутри начинает тошнить от странной ситуации, Алька куснула губу и шёпотом велела себе:
– Я сейчас пойду в ту сторону, протащу ногой ближе к стене. Звякнет посуда – значит, в той стороне вошла. Если нет, то… Ой, блин… Я же не помню, с которой стороны я её оставила… А если идти и проверять… совсем заблужусь… Трудно было тебе не стопкой ставить её, а рядком – по одной?.. Тогда бы понятно было, где какая сторона…
Ноги неожиданно так дрогнули, что она поспешно присела на корточки, опираясь спиной на стену. Обхватила колени руками и, постукивая зубами, зашептала:
– Ну и что? Я же не гордая, как те дамочки… Посижу – подожду, пока найдут. Ну и пусть потом смеются. Главное – вытащат меня отсюда… Точно же?..
В следующий миг она завизжала от ужаса: прямо напротив неё, явно на полу, резко засветились пронзительно-красные огоньки! С горошину, но такие яркие!
Голос сорвала, пока визжала…
Когда пришла в себя от страха, уже поднялась и, быстро-быстро уходя от жуткого места, рукой нащупывала стену. Оглядывалась, дрожа от пережитого – глаза-горошины (крыса небось!) погасли, дрожа от обиды: никто не прибежал на её отчаянный крик! Шаркая подошвой ботинок по деревянному полу, чтобы не врезаться в стену или дверь, а то и в оставленную посуду, она не замечала, что начинает заикаться…
И снова закричала, когда в кромешной тьме ботинком ткнула во что-то мягкое, но тяжёлое. Дальше она ничего не помнила. Знала только, что обхватила себя за плечи и только подвывала, плача и не зная, что делать, потому что красные, будто подсвеченные изнутри горошины, словно умножаясь в числе, окружали её со всех сторон, подбираясь медленно, но неуклонно всё ближе и ближе к её ногам, которые предательски подламывались… А бежать куда-то по этим красным глазам, представляя, как они лопаются под ногой…
Темноватый свет вспыхнул в коридоре так, что Алька снова отчаянно закричала, воспринимая любую неожиданность как неминуемую опасность.
Ей в ответ закричали что-то вопросительное.
И она разрыдалась, уткнувшись в ладони, потому что её ужасала сама мысль, что она пойдёт куда-то – в этом полусумрачном коридоре, полном, как она была уверена, крыс-людоедов. И не могла откликнуться, потому что даже этот нормальный крик с вопросом вызывал в ней страх: а вдруг это ещё что-то кошмарное?!