Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых
Шрифт:
— Алексей Петрович, спаси государство, спаси меня, спаси все, придумай, сделай как знаешь!
Бестужев предложил прекрасного собою, умного и отличного поведения камергера Сергея Салтыкова…». Возможно, Бестужев уже знал о связи, существовавшей между Салтыковым и Екатериной.
Поручив Бестужеву уладить это дело, императрица, по-видимому для надежности, дала такое же задание уже известной нам Марии Симоновне Чоглоковой, и та, отозвав однажды Екатерину в сторону, сказала, что сама она — Чоглокова — абсолютно верна своему мужу, но бывают «положения высшего порядка, которые вынуждают делать исключения из правила». Таким «положением высшего порядка» было продолжение династии. Причем Чоглокова от имени Елизаветы
Когда состоялся этот разговор, роман между Екатериной и Салтыковым был уже в полном разгаре и имел своим результатом беременность, закончившуюся, как мы уже знаем, выкидышем.
Однако Салтыков хотя и любил Екатерину, но еще более любил себя и свою карьеру, за которую весьма опасался при сложившихся обстоятельствах.
Салтыков то появлялся возле Екатерины Алексеевны, то исчезал, объясняя такое поведение опасением скомпрометировать ее. Лето 1754 года двор снова провел в Москве и Подмосковье, а затем тысячи телег и экипажей двинулись из Первопрестольной в Петербург. На сей раз Елизавета Петровна решила не спешить и приказала проезжать каждые сутки только от одной станции до другой. Между столицами было тогда двадцать девять станций, и потому дорога заняла ровно месяц.
Екатерина, вновь беременная, успела благополучно добраться до Петербурга и в среду, 20 сентября 1754 года, около полудня в Летнем дворце родила сына.
«Как только его спеленали, императрица ввела своего духовника, который дал ребенку имя Павла, после чего тотчас же императрица велела акушерке взять ребенка и следовать за ней, — писала потом Екатерина. — Как только удалилась императрица, великий князь тоже пошел к себе, и я никого не видела ровно до трех часов. Я много потела, я просила Владиславлову (одну из статс-дам Екатерины) сменить мне белье, уложить меня в кровать; она мне сказала, что не смеет. Она посылала несколько раз за акушеркой, но та не приходила; я просила пить, но получила тот же ответ… Со следующего дня я начала чувствовать невыносимую ревматическую боль, и притом я схватила сильную лихорадку. Несмотря на это, на следующий день мне оказывали почти столько же внимания; я никого не видела, и никто не справлялся о моем здоровье. Я то и дело плакала и стонала в своей постели».
А в Петербурге начались пышные торжества. Во всех церквах шли благодарственные молебны, над городом плыл густой, непрерывающийся колокольный звон, сановники наперебой поздравляли императрицу и Петра Федоровича с рождением цесаревича, начисто забыв о Екатерине.
Вечером было объявлено, что крестным отцом и матерью новорожденного будут «оба римско-императорские величества», персоны которых при крестинах станет представлять посол Австрии граф Эстергази.
Во дворце и домах знати шли пиры и маскарады, на улицах появились длинные ряды столов с даровыми яствами и питиями. В ночном небе полыхал фейерверк — огненные краски изображали коленопреклоненную женщину, символизирующую Россию. Она стояла пред алтарем, на коем красовалась надпись: «Единого еще желаю». Как только картина угасла, вспыхнула новая — на облаке возлежал на пурпурной подушке младенец, а под облаком сверкала надпись: «Тако исполнилось твое желание».
Был не только фейерверк — были также и стихи. Их написал первый пиит России Михаил Васильевич Ломоносов.
С великим прадедом сравнися, С желаньем нашим восходи. Велики суть дела Петровы, Но многие еще готовы Тебе остались напреди.На шестой день после родов, в день крестин, Елизавета Петровна сама принесла Екатерине на золотом блюде
А Салтыков был немедленно отправлен в Стокгольм для передачи поздравлений шведскому королю Адольфу-Фредерику, родственнику Петра Федоровича.
Новелла 6
«Амур» будущей императрицы с будущим королем
Вскоре после рождения наследника престола Екатерина еще более сблизилась со старым дипломатом и опытнейшим политиком, главой русского внешнеполитического ведомства — Алексеем Петровичем Бестужевым, служившим еще Петру Великому. Ее друзьями стали друзья канцлера: генерал-фельдмаршал Степан Федорович Апраксин и английский посланник сэр Уильямс.
Союзником канцлера, как и Екатерины, был и польский дипломат Станислав-Август Понятовский. Он появился в Петербурге менее двух лет назад, но сумел за это время укрепить свой авторитет и влияние. Понятовский приехал в Петербург одновременно с английским посланником Уильямсом, в свите которого и находился. Это произошло весной 1755 года, и Екатерина впервые увидела Станислава-Августа в начале июня — на Троицын день. Она знала, что его отец — князь Станислав Платовский — был адъютантом шведского короля Карла XII, находился рядом с ним в сражении под Полтавой, разделил со своим сюзереном изгнание, скитания и опасности и до кончины Карла XII оставался ярым врагом России.
Станислав-Август был тремя годами младше Екатерины, слыл истинным великосветским бонвиваном, любившим пожить в свое удовольствие, покутить и поволочиться. В 1753 году, когда Станиславу-Августу шел двадцать первый год, его отослали в Париж, где он жил в лучших традициях французской аристократической «золотой молодежи». От английского посланника Екатерина узнала, что мать Понятовского, урожденная Чарторижская, в полную противоположность своему мужу является решительной сторонницей России, а ее родственники составляют основу русской партии в Польше. Уильямс сказал Екатерине, что родители Понятовского поручили Станислава-Августа именно ему, чтобы он воспитал у него чувства любви и преданности России. Это не было чем-то странным, ибо английский посланник хотел видеть Россию союзной своей стране и дружественная Польша хорошо бы дополнила такой альянс.
Тогда же Екатерине донесли, что Сергей Салтыков и в Швеции, и в Саксонии не пропускал ни одной юбки, и ее чувства к нему, если они еще и оставались, скоро исчезли совсем.
На следующий год Станислава-Августа назначили посланником Польши в России, хотя канцлер Бестужев желал видеть на этом посту кого-нибудь из своих прозелитов. Новый посланник тем временем стал все более определенно проявлять симпатии Екатерине, которая в свою очередь нуждалась в поддержке. Она заметила, что все ее фрейлины — либо любовницы, либо наперсницы ее мужа — не оказывают ей должного почтения, а рассчитывают на его благосклонность. Петр Федорович, чтобы досадить жене, подробно рассказывал ей о своих интрижках и победах, а иногда спрашивал совета и даже искал сочувствия, если почему-либо не мог добиться успеха.
Все это еще больше сблизило Екатерину с Понятовским, который несколько раз совершенно недвусмысленно говорил о нежных чувствах, которые питает к ней.
В то лето Понятовский жил в Петергофе, а Екатерина — неподалеку от него, в Ораниенбауме. 25 июня Понятовский сел в карету и поехал к Екатерине на свидание, предупредив ее заранее. Когда карета подъезжала к Ораниенбауму, Понятовский увидел в лесу пьяного Петра Федоровича со свитой и неизменной Елизаветой Воронцовой. Кучера спросили, кого он везет, и тот ответил, что везет портного.