Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых
Шрифт:
Подъезжая к Гурзуфу, Александр вышел из экипажа, проскакав последние 35 верст по Южному берегу Крыма верхом. Сопровождавшие царя экипажи остановились у Байдарских ворот. Царские повара также остались при экипажах.
То, что царь в дороге ел хотя и хорошо приготовленную пищу, но все же не совсем похожую на ту, что в Петербурге, и послужило, по мнению лейб-медика Виллие, причиной его грядущей смертельной болезни. Виллие отметил также, что вопреки обыкновению царь ел в эти дни намного больше фруктов, чем обычно.
Для человека, проделавшего множество походов и часто довольствовавшегося самым
Двадцать пятого октября царь приехал в Гурзуф. На следующий день поехал он в имение графа Воронцова — Алупку, осмотрев по дороге Никитинский сад. В тот же день побывал он у графа Кушелева-Безбородко в Ореанде, которую совсем недавно купил у него.
Н. К. Шильдер писал: «Там, по-видимому, Александр нашел тот уголок в Европе, о котором некогда мечтал и где желал бы навсегда поселиться…
— Я скоро переселюсь в Крым, — сказал Александр, — я буду жить частным человеком. Я отслужил двадцать пять лет, и солдату в этот срок дают отставку.
Князю Волконскому он говорил:
— И ты выйдешь в отставку и будешь у меня библиотекарем.
Затем в одиночку отправился он к княгине Голицыной, однако из-за того, что в имении ее была лихорадка, Александр заночевал у жившего по соседству с нею богатого татарина и вернулся в Алупку на следующий день к вечеру. 27 октября пошел он из Алупки пешком, но потом сел верхом и проехал более сорока верст. В середине этого дня он впервые пожаловался на усталость и пересел в коляску.
Осмотрев стоявший неподалеку от Байдар греческий батальон, Александр проехал к монастырю Святого Георгия и уже при свете факелов прибыл в Севастополь, сделав все же поздно вечером смотр морским полкам.
Двадцать восьмого октября царь осматривал порт и крепость, присутствовал при спуске корабля и совершал на катере морскую прогулку на Александровскую батарею, пройдя морем пять верст.
На следующее утро он осматривал Севастополь, в полдень отправился в Бахчисарай, а 30 октября посетил караимскую крепость Чуфут-Кале и расположенный неподалеку скальный христианский монастырь.
Именно 30 октября Виллие впервые заметил недомогание Александра и предложил ему лекарство, но царь отказался.
Затем Александр снова возвратился в Бахчисарай, откуда проехал в Евпаторию.
Сопровождавшие царя отметили, что в Евпатории был еще карантин и Александр, обходя церкви, мечети, синагоги и казармы, заходил также и на противолихорадочные карантины. Царь долго беседовал с одним турецким капитаном, еще не выдержавшим карантина, после чего к концу дня он почувствовал себя заболевшим.
Третьего ноября на последней станции перед Ореховом — уездным городом Екатеринославской губернии — Александр встретил ехавшего из Таганрога фельдъегеря Маскова. Александр велел ему ехать обратно. После этого ямщик, везший Маскова, погнал лошадей и на повороте, наехав на ухаб, выбросил фельдъегеря из коляски. Тот ударился головой и из-за перелома основания черепа умер на месте. Подоспевший доктор Тарасов мог только констатировать наступившую смерть. Когда Тарасов приехал в Орехов, где остановился Александр, и доложил царю о смерти Маскова, царь заплакал и сказал: «Какое несчастье! Очень жаль этого человека!» «При этом, — писал Тарасов, — я не мог не
На следующий день, приехав в Мариуполь, Александр впервые признался Виллие, что заболел. Виллие увидел, что у царя посинели ногти, а тело содрогалось то от озноба, то от жара.
Вскоре лихорадка вроде бы оставила Александра, но слабость и отсутствие аппетита продолжались.
Пятого ноября Александр вернулся в Таганрог и в разговоре с Волконским сказал, что в дороге перенес он приступ лихорадки, но теперь все миновало.
Однако уже на следующий день болезнь повторилась с возросшею силой. Лицо царя пожелтело, его постоянно бросало в жар, и это состояние не оставляло его еще несколько дней.
Девятого ноября он разрешил написать о своей болезни матери, а на следующий день случился с ним глубокий обморок, но потом больному снова стало лучше. В этот же день он приказал написать о его болезни и Константину.
Десятого ноября в «Записках» Виллие, которые он начал вести со дня возвращения в Таганрог, появилась многозначительная запись: «Начиная с 8-го числа, я замечаю: что-то такое другое его занимает больше, чем выздоровление, и беспокоит его мысли». А на следующий день больной категорически отказался принимать лекарства и делать промывание желудка. Виллие записал, что Александр даже пришел в бешенство, услышав о лечении. И Виллие вынужден был записать 12 ноября: «Сегодня ночью я выписал лекарства для завтрашнего утра, если мы сможем посредством хитрости убедить его принимать их. Это жестоко. Нет человеческой власти, которая могла бы сделать этого человека благоразумным. Я — несчастный». А 13-го стало и совсем плохо — царь впал в сонливость, что было дурным знаком, дыхание его стало прерывистым, сопровождающимся спазмами, но от лекарств он по-прежнему отказывался.
Четырнадцатого ноября улучшения не наступило, но Александр снова отказывался от лечения. В 8 часов вечера он попытался встать с постели, но потерял сознание и упал. Все это произошло при Елизавете Алексеевне, и доктора, не находя иного выхода, решились на крайнее средство — психологически воздействовать на Александра, предложив ему совершить причастие, что заставило бы больного поверить, что дела его плохи и ему грозит смерть.
Пока готовили к причастию местного священника Алексея Федотова, Виллие попробовал обмануть больного, примешав лекарство в питье, но Александр отказался и от питья, сказав Виллие: «Уходите». Виллие заплакал, а Александр, увидев это, сказал: «Подойдите, мой дорогой друг. Я надеюсь, что вы не сердитесь на меня за это. У меня — мои причины».
Из-за того, что положение больного стало тяжелым, причащение было решено отложить до следующего дня. Однако в 6 часов утра 15 ноября, когда Александр проснулся, он сам попросил священника, чтобы исповедаться и причаститься. Сидевший возле него всю ночь доктор Тарасов записал, что «император, просыпаясь по временам, читал молитвы и псалмы, не открывая глаз», а когда священник вошел, то Александр «твердым голосом сказал: «Я хочу исповедаться и причаститься Святых Тайн. Прошу исповедать меня не как императора, но как простого мирянина».