Семейное счастье. Любимая улица

Вигдорова Фрида Абрамовна

Он ищет других слов, но не находит. "Я без тебя не могу". Вот все, что он может сказать.

В прихожую выходит женщина-врач. Она снимает белую шапочку и встряхивает рыжими волосами.

— Александра Москвина, — безнадежно спрашивает Андрей, с трудом шевеля губами.

— Как же, как же! — отвечает доктор. — Александра Москвина. Вы Москвин? Поздравляю, у вас родилась дочка.

— Потише, потише! — говорит толстая нянечка, проходя мимо Саши.

— Мама! — зовет кто-то.

— Теперь мама! А раньше-то что? Небось не вспоминала мамашу? — говорит нянечка.

Прижав ладонь к щеке, Саша дремлет. Потом просыпается от боли. Рядом с ней слышится бормотание, похожее на тяжелый бред.

— Трава, понимаешь, трава… Я говорю: кликну брата, а он говорит: кличь…

Саша опять засыпает. И вдруг все, что было: детство, Андрей, ее любовь, жизнь, воспоминания — все превращается в звон, боль, крик.

Она стыдится своего крика, пугается своего голоса — он не похож на ее обычный голос.

— Ну, вот и все! — вдруг говорит доктор Гуревич. Из-под белой докторской шапочки весело смотрят блеклые голубые глаза. — Девочка!

— Какая? — спрашивает Саша. — Хорошая?

— Еще бы! Отличная! Весьма прекрасная! — отвечает врач.

— Покажите! — требует Саша.

Вот она, ее дочка, ее ребенок. Она знала ее очень давно. С этими вот волосиками, которые прилипли к большому выпуклому лбу. С этими удивленно глядящими на нее темными глазами. Дочка облизывается. Она молчит. Саша разглядывает дочкины ножки, маленькие, жалкие руки.

— Хватит, хватит, мамаша, — говорит нянечка.

— А что у нее на ручке? — спрашивает Саша.

— Номерок. Тридцать семь, — говорит доктор.

— Когда родишь пятнадцатого, напишем миллион, — говорит нянечка.

Дочка орет. Ее дочка. "Я! — кричит Сашина дочка. — Я! Я! Я!"

Да, это ты, — думает Саша. Моя милая, моя хорошая. Андрюшина дочка.

В первую же секунду, увидев лицо своей девочки, Саша поняла, что дочь похожа на Андрея. Потом сотрется это первое воспоминание. Потом все будут вместе с Сашей гадать, на кого похожа дочка. Но в ту первую секунду, взглянув на красное, сморщенное личико, она узнала в нем Андрея — сходство было отчетливым, ясным, пронзительным.

— А что делает моя дочка? — спрашивает Саша.

— А известно что! Пошла с кавалером под ручку гулять по улице Горького! — отвечает нянечка.

* * *

Это было первое утро новой девочки. Она встретила его криком, приветствовала его отчаянным воплем. В ту ночь в этом маленьком родильном доме появилось на свет двенадцать ребятишек. Они были похожи на кукол. Или на мумий.

Говорят, все новорожденные на одно лицо: красные, сморщенные, лысые. Ну, это как когда. Не все красные и сморщенные. Вот по правую сторону от девочки Москвиной лежит мальчик Сорокин. Он кудрявый. Родился с длинными волосами — и это умиляет всех, даже нянечек.

— Ишь ты, лохматый! — говорят о нем.

По другую сторону от Москвиной лежит Захарчук. Он родился в сорочке. Это бывает редко. Из десяти только один родится в сорочке. И старые нянечки докладывают матери: "Счастливый! Родился в сорочке!" По народному поверью, не выброшенная сорочка хранит воина от ран, приносит счастье в семейной жизни, сулит богатство. Но тут не сохраняют рубашку новорожденного. И только няни между собой говорят:

— Ишь ты, родился в сорочке!

Новорожденные плачут, будто жалуются. Сегодня их первое утро, они еще не научились жить.

Молочными своими глазами смотрит Москвина на белый свет, на свое первое в жизни солнце. Наука говорит, что новорожденные видят все вверх ногами. Но может, это не правда? Москвиной нравится солнце, и она внимательно смотрит на него.

— Если бы ты знала, как беспокоился сегодня ночью твой папа! — говорит старый доктор. — Как он боялся! Такой высокий военный, красивый… Да… тебе не понять!

А может, она понимает? Она морщится, жует губами и принимается реветь. Она набирает силу и ревет уже гораздо громче, чем ночью.

— Ну что ж, доброе утро! — тихо говорит доктор. Его никто не слышит, только вот эти, для которых это доброе утро — первое в жизни.

Да, сегодня все его уважают. Не то, что вчера! Вчера его отсюда выталкивали, вчера его презирали и никто не хотел с ним говорить. Сегодня он отец. Отец Москвин. Все смотрят

На него одобрительно. Порядок: принес бульон. Ему говорят: "Папаша, шоколад возьмите обратно, шоколаду нельзя".

Удивительно: почему нельзя шоколад? На стене он читает: передавать разрешается фрукты, бульон, цветы.

Цветы! Ей нужны цветы! Да где же он их возьмет? Однако раздобыл. Сегодня все его любят. Когда он сказал: "Извините, но у меня родилась дочь…" — как все заулыбались: продавщица, кассирша. Не улыбался только старый

Садовник.

— Нашел чему радоваться, — сказал он хмуро. Однако собрал букет. Принес его откуда-то снизу. Это была сирень. Белая, будто восковая. Зимняя, без запаха, но все-таки сирень.

— Нет ли ландышей? — спросил Андрей, и все посмотрели на него как на сумасшедшего.

— А ты в следующий раз к маю подгадай, будут тебе ландыши! — мрачно ответил садовник.

— Спасибо! — сказал Андрей и побежал к Саше.

И вот он здесь. В третий раз за сегодняшний день. Родильный дом — уже не женское царство. Сегодня здесь царят отцы.

— Папаша Вздыхалкин! Вам записка! — кричит Оля. Папаша Вздыхалкин могучего роста, усатый. Через головы он протягивает огромную лапу и говорит: "Отдай!"

— Девочка, — сообщает он окружающим, — опять девочка. Пятая по счету. Ну что будешь делать?