Семейное счастье. Любимая улица
Шрифт:
Да, он вырос богачом. Он поделился своим богатством со мной. А я не сумела одарить Аню покоем и радостью. Может, потому, что во мне самой иссякли запасы покоя?
Аня не любила бывать дома. Но дело было не в том, она и раньше предпочитала бегать с приятелями по тупику, а не сидеть в тесной комнате с низким потолком. Но сейчас она просто томилась дома. Стала неразговорчива, угрюма, робка и груба в одно и то же время.
Ах, как я знаю это, — думала Саша, вспоминая себя и Митю, — ведь Ане не хватало во мне того же, чего я ждала от Мити. Но ему легко меня вернуть, а я… А мы, вернем ли мы ее?
Саша стояла в длинной очереди. Это была очередь в кассу, Саша пришла сюда с Митиной доверенностью прямо из больницы, боясь, как бы не опоздать.
Она стояла, задумавшись, очень усталая, и не приглядывалась к людям вокруг, только машинально ответила кому-то, кто спросил ее:
— Вы последняя?
И вдруг до ее слуха дошло Митино имя. Саша подняла глаза. Неподалеку женский голос спрашивал:
— Что Поливанова не видно?
— Он в Чимгане, — ответил кто-то, кого Саша не могла разглядеть за чужими спинами.
— Между прочим, я как-то видела его с женой. Не знаю, что он в ней нашел. Серенькая какая-то. Как говорится, тринадцатая на дюжину.
— Ну, не скажите… — откликнулся все тот же мужской голос. — Не скажите… Ну, и опять же — ему виднее. Может, изюминка есть.
— Да нет же! Просто синичка! — вступил в разговор высокий молодой человек в шинели — он стоял чуть впереди Саши.
— Не согласен! — снова сказал первый. Саша не могла его разглядеть, теперь она боялась поднять глаза. — Я тоже видел ее, хоть и мельком. Мне она очень понравилась. Синеглазая! И потом, знаете, иногда в женщине бывает нечто таинственное… Да, да, и так бывает.
— Много бы отдала, чтобы узнать, что это такое — таинственное, — сказала девушка.
— Ну, об этом не расскажешь, — ответил мужской голос, — а вообще вы, Тася, оказывается, злы на язык: "тринадцатая на дюжину". Взяла да и уничтожила человека одним словом! Не ожидал я от вас!
Они заговорили о другом. Молодой человек в шинели снова вмешался в разговор:
— Вот был такой любопытный случай, — начал он, — одна женщина…
Но Саша уже ничего не слышала. Больше всего она боялась, что ее заметят. Уйти? Да, уйти можно, не обратив на себя внимания. Но как же вернуться домой без денег? Остаться? Но те, получив деньги, пройдут мимо нее и тогда уже заметят наверняка.
Сжав зубы и низко опустив голову, она выстояла очередь и молча сунула в окошко Митину доверенность.
— Поливанова? — грозно переспросила кассирша, и молодой человек в шинели, только что отошедший от кассы, круто обернулся.
Саша получила деньги и прошла мимо него. Ей очень хотелось сказать ему что-нибудь едкое, остроумное, но ничего не шло на ум. Да и что скажешь человеку, назвавшему тебя синичкой? Я — орлица? Или, к примеру, чайка? Она даже не насладилась его смущенным видом, просто прошла мимо, не оглянувшись, так и не подняв глаз.
Митя вернулся в тот же день к вечеру, и первые его слова были:
— Завтра свадьба у Алексеевых. Он мобилизован и вот хочет уехать женатым. Мы приглашены.
— Я не пойду, — сказала Саша.
В самом деле, как объяснить, почему она не пойдет? О разговоре в очереди она не может, нипочем не может рассказать: "Серенькая какая-то… Тринадцатая на дюжину". Нет, этого она не повторит. Тогда — как же объяснить? Ладно, она пойдет. Мало того, она им покажет, какая она синичка. Она будет веселая, она будет удалая, она и не вспомнит об этих словах и станет веселиться, потому что — свадьба. У нее не было свадьбы — ни тогда, с Андреем, ни сейчас. Вот она и пойдет на чужую свадьбу и станет веселиться. И она покажет им, какая она синичка.
Но что же она наденет? Вот белая кофточка. Но юбки нет. Как же быть?.. Саша вытащила из чемодана летнее пестрое платье и оглядела его. Воротник и рукава были драные. Не беда. Саша взяла ножницы и, не задумываясь, отхватила весь верх. Вот и юбка. Она совсем целая. Так. А из того, что было когда-то рукавами, можно сделать бант к белой кофточке. Или маленький пестрый платочек и положить в кармашек. Нет, вот что она сделает: она выкроит ленту и повяжет ею волосы. Никогда она не смотрела в зеркало так пристально, как в этот раз. Потом тщательно выгладила кофточку, заправила ее в юбку и крепко затянула черный кушак с большой пряжкой. Надела туфли и долго мыла Катиным мылом руки в горячей воде. И они пошли на свадьбу — Поливанов и его неприметная жена.
В комнате было много народу — подруги невесты и товарищи жениха, сослуживцы, родственники и просто знакомые. Они толпились по углам, собирались группами, о чем-то говорили, смеялись.
Посреди комнаты стол, а на столе яства: блюда с холодцом — отец невесты работал на мясном заводе, и ему по случаю свадьбы выдали много костей. Потом — винегрет, лепешки из сахарной свеклы, горячая тушенка.
— К столу, прошу к столу! — говорила мать невесты, приветливо улыбаясь.
— Познакомься, Сашенька! — сказал Митя и подвел Сашу к молодым.
Невеста улыбалась, но глядела как будто сквозь нее.
Ничего нельзя было угадать по ее лицу — усталому, чуть растерянному. Жених старался быть подтянутым, но это ему плохо удавалось. Он был очень штатский, невысокий ростом, с расплывчатыми чертами лица и не молодой. Со лба уже убегали залысины. Он старался быть веселым, и все казалось, будто он играет роль рубахи-парня, которому все нипочем — и нынешнее празднество, и завтрашний отъезд. Но где-то в глубине глаз — теплых, добрых — жили недоумение и тревога. Да, глаза ему не подчинялись, и Саша отвела свои. Она только очень крепко пожала руку невесте и сказала про себя: "Пусть тебе будет хорошо. Пусть он вернется. Вы снова встретитесь — и вам будет очень хорошо".
На Сашино плечо легла чья-то теплая рука.
Саша обернулась и увидела Валю Светлову. Валя была нарядная, красиво причесана, и Саша обрадовалась знакомому милому лицу. Но и в этом живом карем взгляде она угадала тревогу.
Что? — только и спросила она.
Костя завтра уезжает. Вместе с Алексеевым, — ответила Валя и тотчас отошла на чей-то зов.
К столу, к столу! — снова позвала мать невесты, и гости задвигали стульями, рассаживаясь.
Все было странно, как во сне. И нарядная печальная невеста, и веселый жених с тревожными, недоуменными глазами, и звон стаканов, и чей-то возглас "горько!", и то, как Алексеев наклонился к невесте и поцеловал ее осторожно и бережно.