Семейные реликвии
Шрифт:
Джульетта беспокойно ходила из одной комнаты в другую, всматриваясь вдаль из каждого окна. Из окна в комнате Франсэз она увидела деревья, которые росли по берегам ручья, а между ними и домом виднелось маленькое движение около одной из могил. Оно было очень мимолетным. Джульетта прильнула к окну, пытаясь разглядеть. Движение снова повторилось, но теперь ей удалось разглядеть, что это была фигура высокого и худощавого человека, который сидел рядом с могилой. Затем он поднялся. Итан!
Конечно! Очень похоже на правду. Он собирался покинуть ферму и поэтому задержался на кладбище, чтобы проститься с Франсэз. Джульетта усмехнулась. Она еще может перехватить его!
Джульетта
Джульетта сбежала по лестнице и вышла через переднюю дверь, затем быстрыми шагами заторопилась в сторону кладбища. Ветер стал к этому времени гораздо сильнее, низко и угрожающе нависали тяжелые серые тучи. Пройдя половину пути, Джульетта поняла, насколько глупым был ее оптимизм, когда она надеялась, что не замерзнет. Все предосторожности никак не могла защитить ее от пронизывающего насквозь ветра. Она подтянула шарф повыше, прикрывая подбородок, и все время поправляла капюшон.
Когда Джульетта добралась до кладбища, к ее огромному разочарованию, она обнаружила, что Итан уже ушел. Однако он не мог уйти далеко и она заметила, как он идет между деревьями возле ручья.
— Итан! Итан, подожди! — закричала Джульетта и бросилась за ним вдогонку. Но было очевидно, что он не услышал. Она почти побежала вниз с кладбищенского пригорка. Добежав до деревьев, она вновь окликнула Итана.
Спустя несколько мгновений он появился из-за деревьев и удивленно посмотрел на нее.
— Джульетта! Вы что здесь делаете? Вы же можете замерзнуть!
Джульетта тяжело дыша преодолела последние метры, разделявшие их.
— Я могу тебе задать тот же самый вопрос.
Итан пожал плечами.
— Я к такому привык, а вы — нет. Кроме того, вы ведь, ну, сами понимаете, ждете ребенка. — Встретив изумленный взгляд Джульетты, он покраснел и произнес: — Об этом я тоже услышал. Да в любом случае вам не следовало забираться так далеко от дома, особенно в такую погоду.
— Я не могла допустить, чтобы ты убежал.
Итан нахмурился и уже хотел было уйти прочь.
— Не надо, Джульетта…
— Что не надо? Удерживать тебя от того, о чем ты всю жизнь будешь сожалеть? — Джульетта пошла за ним между деревьями. Здесь было немного теплее или, точнее, не так холодно, поскольку здесь ветер был не такой сильный. — Итан, не смей уходить сейчас. Этим ты просто убьешь Эймоса.
Итан покачал головой.
— Нет. У него остаетесь вы, а скоро появится и ребенок. Уж этот ребенок будет точно его собственный. Так что с ним будет все в порядке.
— Но и ты тоже его сын. А если у Эймоса даже и появится новый ребенок, это не возместит ему потерю такого сына, как ты. Итан, он любит тебя. Он будет в отчаянии, если ты уйдешь.
— Я не могу остаться, — стоял на своем нахмурившийся Итан. — Я здесь чужой. Никакой я ему не сын. Я ее сын. Боже! — В его голосе звучало отвращение. — Не удивительно, что мистер Сандерсон не желает видеть меня рядом со своей дочерью. А вдруг я такой же как она? Да и кто знает, кем был мой настоящий отец?
На лицо Джульетты упала и растаяла снежинка. Она с удивлением подняла глаза. Действительно, в небе начали кружиться маленькие, белые снежинки. Она посмотрела вдаль: в открытом поле снег, не задерживаемый деревьями, был сильнее, а ветер, подхватывая снежинки, уносил их, почти не давая коснуться земли. Джульетта поежилась от холода. Ей нельзя было оставаться и продолжать спор с Итаном. Им нужно вернуться домой, где тепло и сухо. Ее ноги и руки уже заныли от холода.
Джульетта повернулась к Итану и заговорила с воинственным видом.
— Сейчас же перестань жалеть себя! Тысячи сирот отдали бы все, чтобы иметь такого отца, как у тебя, чтобы жить в хорошем, чистом доме рядом с любящими родителями, даже с одним из родителей. Кроме того, кто сказал, что ты — не сын Эймоса? Ты вот услышал, что сболтнула Элен, а я скажу, что она шагу не сделает, чтобы не соврать. Да, у тебя другой цвет волос, но посмотри, как у вас похожи носы и подбородки. А твоя фигура? Когда я первый раз увидела тебя рядом с Эймосом, я сразу отметила, что ты очень похож на своего отца. И я сомневаюсь, чтобы Сэмюэль и Генриетта или любой из соседей думали, что ты не сын Эймоса. Только вы с твоим отцом слишком задеты этой историей и не можете здраво оценить ее. Иди-ка домой и всмотрись получше в зеркало, а потом я послушаю, как ты будешь доказывать, что ты ему не сын.
Итан заколебался и с сомнением в голосе спросил:
— Вы так считаете?
— Да. Но даже если бы в тебе не было ни капли его крови, все равно, он — твой отец. Он вырастил тебя, заботился о тебе, любил тебя. По-моему, куда удивительнее то, что он воспитал тебя, как своего сына, не будучи уверен, что ты и впрямь его сын, чем, если бы он был совершенно в этом уверен. Ну разве можно найти более веские доказательства его любви к тебе?
— О, да. Это очень замечательно с его стороны, — сдавленным голосом согласился Итан. — Он — хороший, но я не такой. А вдруг я похож на нее? Я слышал, люди говорят: «Плохая кровь даст о себе знать». А что, если я стану плохим? А если из-за меня папе будет стыдно? И вам тоже.
— С какой это стати ты станешь вдруг плохим? Я всегда видела, что ты ведешь себя, как хороший молодой человек, как сын, которым бы гордился любой отец. Почему это ты должен стать другим?
— Я не знаю. Все дело в том, что я теперь не знаю, кто я такой! — Он расплакался. На его волосы и плечи падал снег и от этого у Итана был необычный и какой-то сказочный вид. Он нетерпеливо смахнул снежинки с лица и проговорил: — Всю свою жизнь я знал, кто я такой и где мой дом. Я был сын Эймоса Моргана, фермер. Я жил в этом доме. Я ходил в нашу церковь. Я… а теперь? Выходит так, что все это не мое! Я уже не сын Эймоса Моргана. Моя мать не умерла после моего рождения, как я всегда считал. Вся моя прожитая жизнь была обманом, и Эймос жил рядом со мной, обманывая меня. Я не знаю, могу ли я теперь доверять тому, что он говорит, могу ли я верить тому, что он любит меня. Действительно ли он считает меня своим сыном? Способен ли он по-настоящему любить меня, когда он знает, что из себя представляет моя мать? И кто я сам такой, если все, во что я верил, оказалось теперь неправдой?
— Нет, твоя жизнь вовсе не была обманом, — сердито возразила Джульетта. — Может быть, Эймос не говорил тебе правду об одном или двух фактах. Но, поверь мне, это было нужно. А как иначе мог он поступить? Рассказать обо всем ребенку? Или это надо было сделать, когда тебе исполнилось двенадцать лет? А может, в четырнадцать или шестнадцать? Кто скажет, что есть какое-то лучшее время для таких признаний? Он лишь хотел уберечь тебя, не мог допустить, чтобы тебе было плохо. Ты же знаешь Эймоса, он честный человек. Для него невыносимо лгать и я уверена, что ему было ужасно неприятно всякий раз, когда он был вынужден говорить тебе неправду. Но он не знал, что еще ему остается делать! Прости его за это! Ты же должен знать, что в остальном он не обманывал тебя. Он любит тебя, ты его сын. Он будет просто убит горем, если ты вот так уйдешь.