Семейный позор
Шрифт:
— И, знаешь что, моя крошка, — добавил инспектор, — если тебя вдруг кто-нибудь обидит, сразу скажи мне! Ладно?
Но Фелиси так и не пришлось звать Пишранда на помощь. Она была порядочной девушкой, всегда держалась скромно, и ни один шпаненок никогда не посмел бы к ней приставать. И потом, не следовало забывать, что Фелиси — дочь Великого Маспи, а с ним шутки плохи.
Однажды в полдень девушка, как обычно, шла обедать в бистро на улице Тьер. Неожиданно из толпы, запрудившей Канебьер, ее окликнули:
— Фелиси!
Мадемуазель Маспи не повернула головы, решив, что, возможно, это какой-нибудь повеса, узнавший ее имя от одной из подруг.
— Боже мой, да неужто это ты, Фелиси, стала такой красоткой?
Тут она наконец обернулась и, смеясь от счастья, упала в объятия Бруно.
Парень повел сестру обедать в хороший ресторан, но ни тот, ни другая почти не обращали внимания на еду — у обоих накопилось слишком много вопросов и больше всего им хотелось говорить и слушать. Бруно рассказал сестре, что недолго носил полицейскую форму — успешно сдав все экзамены, он получил звание инспектора и теперь будет служить в комиссариате, под началом у своего покровителя Пишранда.
— Но тогда, Бруно… случись что-нибудь в нашем квартале, туда могут послать тебя?
— Конечно.
— О Матерь Божья! Да подумай же хоть немного об отце!
Бруно пожал плечами.
— Об отце? Я не хочу иметь с ним ничего общего, но пусть только попробует ставить мне палки в колеса — узнает, почем фунт лиха.
Фелиси, в ужасе от такого кощунства, молитвенно сложила руки.
— Но отец…
— Послушай, Фелиси, для меня мир делится на честных людей и всех остальных… И хватит об этом. А как мама?
— Скучает по тебе, как и бабушка с дедом…
— А Эстель, говорят, вышла замуж?
— Да, за пьемонтца. Живет в Турине… Мы не пишем друг другу… и на свадьбу она меня не позвала…
— Тем лучше для тебя… Эстель кончит очень скверно. А как Илэр?
— В пансионе неподалеку от Экса… За него я тоже беспокоюсь, Бруно… мальчишку чуть не отправили в исправительный дом.
— Я в курсе. Попытаюсь его урезонить… Во всяком случае, дорогая моя Фелиси, я очень рад, что ты не похожа на Эстель и Илэра.
— Надо думать, скорее на тебя…
Брат и сестра чуть смущенно рассмеялись. Оба прекрасно понимали, что, хотя никто из них не назвал имени Пэмпренетты, оно так и вертелось на языке. Наконец Бруно решился:
— Ах да, кстати… а дочка Адолей… — голос Бруно слегка дрогнул, и у Фелиси на глазах выступили слезы. — Памела… Что с ней теперь?
— Пэмпренетта все такая же… Продолжает смеяться и… делать глупости…
— Так ты думаешь, она…
— Нет-нет, совсем не то, что ты подумал! Насчет поведения я ни разу не слышала ничего дурного…
Бруно с облегчением перевел дух.
— Но Пэмпренетта по-прежнему ворует… Ума не приложу, как ее до сих пор не поймали… Скажи, Бруно, а ты все так же любишь Пэмпренетту?
— Да, все так же.
— И хочешь на ней жениться?
— Да.
— Тогда тебе надо бы поспешить!
— А что такое?
— Да Ипполит Доло вот-вот выйдет из Бомэтт, где провел два года, а я знаю, что он тоже не прочь жениться на Пэмпренетте!
— Ну и что?
— Я думаю, твой отъезд ее страшно огорчил… Но теперь даже не знаю, что у нее на уме — мы ведь больше не встречаемся.
— Но ты все же могла бы увидеться с Пэмпренеттой?
— Ну да, достаточно просто сходить к Адолям.
— Может, передашь, что мне бы очень хотелось с ней поговорить?
— С удовольствием, Бруно…
— Поцелуй ее… и всех остальных… Да скажи, как мне жаль, что я не могу прийти домой. Но, боюсь, отец снова выставил бы меня вон.
— Очень возможно.
Утром 23 мая дежурившему в комиссариате Бруно сообщили, что портовая полиция выловила из воды труп мужчины и, судя по всему, его сначала убили, а уж потом бросили в море. Бруно немедленно предупредил комиссара, а тот вызвал коллег Маспи — молодого инспектора Жерома Ратьера и старого служаку Пишранда. К полудню следствие уже шло полным ходом. Выяснилось, что покойный — некто Томазо Ланчано, подозреваемый в убийстве супругов-мультимиллионеров Беттола, живших на вилле в пригороде Генуи, и похищении великолепной коллекции драгоценностей. С этой минуты стало ясно, что Ланчано надеялся продать бесценную добычу в Марселе, но не нашел ожидаемой помощи. Более того, по-видимому, тот, к кому ехал итальянец, счел, что куда выгоднее убить его и прикарманить драгоценности.
Во второй половине дня комиссар Антуан Мурато вызвал к себе подчиненных.
— История выглядит довольно просто… Ланчано украл драгоценности и, понимая, как рискованны любые попытки сплавить их в Италии, с помощью какого-нибудь контрабандиста тайком пробрался во Францию. По всей видимости, ему дали адрес человека, способного собрать достаточно денег (а их понадобилось немало!), чтобы купить такой дорогостоящий товар. Очевидно, покупатель разлакомился и предпочел, избавившись от итальянца, получить коллекцию даром. Я думаю, ждать, пока драгоценности всплывут на рынке, бесполезно… Это слишком опасно для убийцы. Он же понимает, что дело попахивает гильотиной. Стало быть, по-моему, надо выяснить, кто переправил Ланчано из Генуи в Марсель, и этим займетесь вы, Маспи… Вы, Пишранд, покопайтесь в окружении Элуа — наверняка там что-то знают. Вам, Ратьер, надо поставить на ноги всех осведомителей, что вертятся вокруг Тони Салисето. Корсиканца кровь не пугает, особенно когда речь идет о миллионах. Ну, что вы об этом думаете, Пишранд?
— Я согласен с вами, шеф. Но только, мне кажется, Элуа и его друзья тут вряд ли замешаны… Слишком крупная игра для них, и потом, они еще никогда никого не убивали.
— Верно, но такой куш может свести с ума и самых благоразумных.
— Мой отец не мог запачкаться в таком деле — разве что за три года изменился до неузнаваемости, — сказал Бруно. — Зато Адоль вполне мог перевезти сюда Ланчано, даже не догадываясь о краже драгоценностей… Дьедоннэ — контрабандист, а не убийца.
— Не мне вам говорить, Маспи, что нередко человеком управляет случай. Но, так или иначе, хорошенько встряхните Адоля. Я хочу знать правду!
— Будет сделано, шеф!
Ответ парня прозвучал не слишком уверенно — он прекрасно понимал, что это не лучший способ доказать свою любовь Пэмпренетте. Не очень-то хорошо допрашивать ее родителей… Но, выбрав профессию полицейского, Бруно сознательно шел на подобный риск. Пишранд обещал наведаться к Двойному Глазу. По его мнению, столь важное событие в марсельском преступном мире никак не могло ускользнуть от внимания Амедэ Этувана. А Ратьер уже мысленно перебирал имена лучших осведомителей, обещая себе непременно выжать из них все возможное. Что до комиссара Мурато — то он радостно потирал руки: серьезные расследования отнюдь не портили ему настроение, а, напротив, скорее радовали.