Семейство Борджа (сборник)
Шрифт:
– А Сейтон, – вскричала королева, – я не вижу подписи моего верного Сейтона!
Дуглас, все так же преклонив колено, достал еще одно послание и с той же почтительностью подал его королеве. В нем было всего несколько слов:
«Доверьтесь Джорджу Дугласу. В целом королевстве у вашего величества нет более преданного друга.
Прочтя это, Мария взглянула на Дугласа с одним ей свойственным выражением глаз и, протянув ему руку в знак того, что он может встать, промолвила со вздохом, в котором скорей звучала радость, чем грусть:
– Ах, теперь я вижу, что Бог, несмотря на мои прегрешения,
– Ваше величество, – поклонился Дуглас, – семь лет назад во Франции я впервые увидел вас, и вот уже семь лет, как я вас люблю.
Мария невольно вздрогнула, но Дуглас поднял руку и с такой грустью покачал головой, что королева поняла: она может выслушать молодого человека.
– Успокойтесь, ваше величество, – продолжал Джордж, – я никогда бы не сделал вам этого признания, если бы мне не нужно было объяснить мое поведение и заставить вас довериться мне. Да, уже семь лет я люблю вас, но люблю, как любят недостижимую звезду, как Мадонну, на которую можно только молиться. Уже семь лет я повсюду следую за вами, но вы ни разу не заметили меня, и я ни разу не промолвил ни слова, не сделал ничего, чтобы привлечь к себе ваш взор. Когда вы возвращались в Шотландию, я плыл на галере шевалье де Мевийона; когда вы сражались с Хантли, я был среди воинов регента; я был в эскорте, сопровождавшем вас, когда вы отправились в Глазго повидаться с заболевшим королем; в Эдинбург я прибыл через час после того, как вас увезли в Лохливен. И тут мне впервые подумалось: вот оно, мое предназначение, и значит, моя любовь, которую до сей поры я почитал преступной, напротив, угодна Господу. Я узнал, что лорды съехались в Дамбартон, и помчался туда. Я поклялся своим именем, своей честью, своей жизнью и добился, что они, поскольку я имею доступ в эту крепость, доверили мне доставить вам этот договор, который они только что подписали. А теперь, ваше величество, забудьте все, что я вам наговорил, кроме заверений в моей преданности и почтительности, забудьте, что я рядом с вами: я привык быть незримым, но если вам понадобится моя жизнь, сделайте только знак, ибо она уже семь лет принадлежит вам.
– Увы, – произнесла Мария, – сегодня утром я горевала, оттого что меня уже никто не любит, а на самом деле мне следовало бы горевать, оттого что меня еще любят. И хоть я еще так молода, обернитесь назад, Дуглас, и сочтите могилы, которые я уже оставила на своем пути. Франциск Второй, Шатлар, Риццио, Дарнли… О, чтобы сейчас связать свою судьбу с моей, нужна великая любовь, нужны героизм и самопожертвование, тем паче что эта любовь, и вы сами это сказали, Дуглас, может оказаться невознагражденной. Вы это понимаете?
– Ах, ваше величество, – отвечал Дуглас, – да разве же не награда для меня каждый день видеть вас, лелеять надежду, что, возможно, мне удастся вернуть вам свободу, а если не удастся, быть уверенным, что я умру на глазах у вас?
– Несчастный юноша! – тихо вздохнула Мария, возведя глаза к небу и словно заранее читая там, какая судьба ждет ее нового защитника.
– Напротив, счастливый Дуглас! – вскричал Джордж, схватив руку Марии, целуя ее, но в поцелуе этом было гораздо больше почтительности, чем страсти. – Да, счастливый Дуглас! Ведь я уже получил больше, чем смел надеяться: вы вздохнули обо мне.
– И что же вы решили вместе с моими друзьями? – поинтересовалась королева, поднимая Дугласа, который до сих пор оставался коленопреклоненным.
– Пока еще ничего, – отвечал Дуглас, – мы лишь едва-едва успели с вами повидаться. Ваш побег без меня невозможен, но и с моей помощью устроить его будет безмерно трудно. Ваше величество видели, что мне пришлось публично пренебречь приличиями, чтобы моя мать сочла, что я достоин счастья лицезреть вас. Если когда-либо доверие матери и брата дойдет до такой степени, что мне вручат ключи от замка, вы спасены. Так что пусть ваше величество не удивляется: при посторонних я буду для вашего величества Дугласом, то есть недругом, и пока жизни вашего величества угрожает опасность, не произнесу ни одного слова, не сделаю ни одного жеста, что могло бы обнаружить верность, в которой я вам поклялся. И знайте, ваше величество: нахожусь ли я у вас на глазах или отсутствую, действую или отдыхаю, молчу или говорю, все будет видимостью и притворством, кроме моей преданности вам. И еще, ваше величество, каждый вечер глядите в ту сторону, – и Джордж Дуглас, подойдя к окну, указал королеве на домик, стоящий на холме Кинросс. – И если вы там увидите свет, это будет значить, что ваши друзья помнят о вас и не следует терять надежды.
– Благодарю, Дуглас, благодарю, – промолвила королева. – Как прекрасно хоть изредка встретить сердце, подобное вашему! О, благодарю вас!
– А теперь, – заключил молодой человек, – мне пора покинуть ваше величество. Оставаться дольше означало бы возбудить подозрения. А достаточно малейшего подозрения против меня, и – прошу ваше величество запомнить это – свет в том окне, являющийся вашим единственным маяком, погаснет, и все поглотит мрак.
С этими словами Дуглас с еще большим почтением, чем прежде, отвесил поклон и удалился, оставив Марию, исполненную надежды, а еще более гордости: ведь сегодня почести воздавались ей не как королеве, а как женщине.
Как королева и обещала, Мэри Сейтон стало известно все, даже о любви Джорджа Дугласа, и обе они с нетерпением ждали вечера, чтобы проверить, загорится ли на горизонте обещанная звезда; их надежда не была обманута: в назначенный час маяк вспыхнул, и королева вздрогнула от радости; Мэри Сейтон не могла увести ее от окна: королева не отрывала глаз от домика на холме Кинросс. Наконец, уступив просьбам Мэри, она легла в постель, но среди ночи дважды вставала и бесшумно подходила к окну; огонь на холме продолжал гореть и погас только на рассвете вместе со своими сестрами, небесными светилами.
На следующий день во время завтрака Джордж Дуглас объявил королеве, что вечером вернется его брат Уильям, а сам он завтра утром должен покинуть Лохливен, чтобы встретиться с лордами, подписавшими договор, которые после этого тотчас же разъедутся по графствам собирать свои войска. Королева сможет совершить успешный побег лишь тогда, когда будет уверена, что вокруг нее соберется армия, достаточно сильная, чтобы дать сражение; что же до него, Джорджа Дугласа, то в замке привыкли к его внезапным исчезновениям и неожиданным возвращениям, и можно не бояться, что его отсутствие возбудит хоть малейшие подозрения.
Все произошло так, как сказал Джордж: вечером звук рога оповестил о прибытии Уильяма Дугласа; он приехал с лордом Рутвеном, сыном убийцы Риццио, изгнанного из страны вместе с Мортоном после этого убийства; старый лорд умер в Англии от болезни, мучившей его в день чудовищного преступления, в котором он принимал, как мы имели возможность убедиться, самое деятельное участие. Молодой Рутвен опередил на один день лорда Линдсея Байерского и сэра Роберта Мелвила, брата Джеймса Мелвила, посла Марии Стюарт при Елизавете; им троим была поручена регентом деликатная миссия к королеве.
На другой день все пошло по-прежнему, и Уильям Дуглас возвратился к своим обязанностям стольника. За завтраком Марии не было сообщено ни об отъезде Джорджа, ни о прибытии Рутвена. Встав из-за стола, она подошла к окну и почти в тот же миг услышала с берега рог и увидела там небольшую группу всадников, ожидающих лодку, которая должна перевезти тех из них, кому это положено, в замок.
Расстояние было слишком велико, чтобы Мария сумела различить, кто же приехал сделать ей визит, но по тому, что их явно ждали в крепости, было очевидно: приехавшие не принадлежат к друзьям королевы. Поэтому обеспокоенная Мария ни на миг не выпускала из виду лодку, поплывшую за ними. В лодку сели только двое, и она тотчас же пустилась в обратный путь к замку.