Семейство Борджа
Шрифт:
К концу августа стало известно: папский легат, выполнив свою миссию при дворе нового короля, собирается вернуться в Рим. 5 сентября, то есть спустя всего три месяца после смерти герцога Гандийского, он действительно возвратился и на следующий день, 6 сентября, отправился в церковь Санта-Мария-Новелла, у входа в которую его по традиции ждали сидевшие верхом кардиналы и послы Испании и Венеции при Ватикане, резиденции его святейшества. Представ перед консисторией, он согласно церемониалу подошел к папе, который благословил сына и поцеловал, после чего, опять-таки в сопровождении кардиналов и послов, Чезаре проследовал в свои покои, откуда уже один направился в комнаты папы: в консистории они не обменялись ни единым словом, а между тем отцу с сыном было о чем поговорить – но не о герцоге Гандийском, как можно было бы подумать: ни в этот день, ни потом имя его не было ни разу произнесено, словно несчастного молодого человека никогда не существовало на свете.
Впрочем, Чезаре привез добрые вести. Король Федерико согласился на предложенный брак, поэтому
Итак, желание Чезаре исполнилось: он вместо герцога Гандийского стал вторым человеком после папы, и жители государства вскоре убедились, что новый вице-государь быстрыми шагами ведет Рим к безднам распущенности. Начались сплошные праздники, балы и маскарады; начались пышные охоты, на которых Чезаре, наскучив, должно быть, пурпурным цветом, стал появляться не в кардинальской мантии, а во французском платье, сопровождаемый, словно король, кардиналами, посланниками и гвардейцами. Город, где находился престол его святейшества, словно куртизанка, предался оргиям и распутству; по словам кардинала Витербского, даже во времена Нерона и Гелиогабала [49] никогда в Риме не было таких неистовых бунтов, невообразимой роскоши и кровавых убийств. Никогда на город не обрушивалось столько бед, никогда его не бесчестили столько доносов, никогда сбиры до такой степени не обагряли его кровью. Грабителей развелось столько и наглость их дошла до такой степени, что невозможно было войти в город, а вскоре и в самом городе стало опасно находиться. Стены дома или замковой башни уже не могли никого защитить. Справедливость и правосудие отсутствовали. Городом правили золото, сила и наслаждения.
49
Нерон (37–68) – римский император с 54 г., жестокий, самовлюбленный и развратный. Гелиогабал (204–222) – римский император с 218 по 222 г., прославившийся своими безумствами, жестокостью и распутством.
Однако все эти праздники отнимали столько золота, что оно таяло буквально на глазах, и вот уже Александр и Чезаре, словно орудия праведной кары небесной, стали зариться на деньги даже тех, кто, будучи ими подкуплен, вознес их на вершины могущества. Первым, на ком они испробовали новое средство выколачивания золота, был кардинал Козенцы. Случилось это так.
В свое время некой монахине, последней наследнице португальской короны, было дано разрешение выйти замуж за побочного сына последнего короля. Этот брак оказался как нельзя более некстати для Фердинанда и Изабеллы Испанских, и они направили к Александру VI послов с жалобой на то, что этот союз заключен в то время, когда Арагонский дом и святейший престол собираются соединиться родственными узами. Александр рассудил, что жалоба справедлива, и решил дать ей ход. Для этого он заявил, что в глаза не видел указа с разрешением на брак, за подписание которого получил в свое время шестьдесят тысяч дукатов, и обвинил архиепископа Козенцы, в чью обязанность входило редактировать папские указы, в выдаче фальшивого разрешения. Архиепископ был препровожден в замок Святого Ангела, где вскоре начался его процесс.
Однако доказать справедливость предъявленного обвинения было непросто, тем более что архиепископ упрямо твердил, что указ подписан папой, и тот решил прибегнуть к беспроигрышной хитрости.
Однажды вечером в помещение, где был заперт архиепископ Козенцы, вошел кардинал Валенсийский и с открытым и ласковым выражением лица, которое он быстро научился принимать, когда понял, как это выгодно, заявил узнику, что папа находится в затруднении и лишь он, архиепископ, коего его святейшество почитает своим лучшим другом, может помочь.
Архиепископ ответил, что он весь к услугам его святейшества.
Тогда Чезаре Борджа уселся за стол, облокотившись о который сидел пленник, когда он вошел, и разъяснил ему всю нелепость положения святейшего престола. К моменту заключения столь важного альянса с Арагонским домом, то есть помолвки Лукреции с Альфонсом, папа не мог признаться Фердинанду и Изабелле, что за жалкую горстку дукатов подписал согласие на брак, в результате которого супруги получили все законные права на португальскую корону, тогда как Фердинанд и Изабелла могли владеть ею лишь по праву завоевателей. Такое признание тотчас же свело бы на нет все договоренности, и папская династия оказалась бы в опасности, поскольку были бы потрясены сами основы, на коих она желала упрочить свое могущество. Поэтому архиепископ должен понять: папа хочет, чтобы он доказал свою дружбу и преданность и признался, что счел возможным сам подписать разрешение. А поскольку такое решение имел право принимать только папа, то его, архиепископа, будет легко обвинить в том, что он заранее был уверен в согласии папы. Впрочем, Александр вправе не только принимать решения, но и вознаграждать, и если его решение оказалось поистине отцовским, то награда будет королевской. А в качестве награды папа готов назначить архиепископа легатом, причем в кардинальском чине, для присутствия на бракосочетании Лукреции и Альфонса – он заслужил эту милость, так как брак состоится лишь благодаря его преданности.
Архиепископ Козенцы прекрасно понимал, с кем имеет дело:
Два дня спустя благодаря доказательству, представленному архиепископом, папа в присутствии губернатора Рима, аудитора церковного суда, а также государственного прокурора и адвоката зачитал приговор, согласно которому архиепископ Козенцы лишался всех церковных чинов и должностей, орденов и имущества, а сам передавался светскому суду. Еще через два дня судья в сопровождении писца, двух слуг и четырех стражников явился в тюрьму к архиепископу. Писец развернул принесенный свиток и огласил приговор; слуги развязали сверток, который был у них с собой, сорвали с заключенного епископское облачение и надели на него белый балахон из толстого сукна, доходивший лишь до колен, такие же штаны и грубые башмаки. Затем стражники отвели несчастного в самое глубокое подземелье замка Святого Ангела, где из мебели тот нашел деревянное распятие, стол, стул и кровать, из развлечений – лампу, Библию и требник, а из пищи – два фунта хлеба и бочонок с водой, который наполнялся, равно как и склянка с ламповым маслом, раз в три дня.
К исходу года бедный архиепископ скончался от горя; во время долгой агонии он искусал себе все руки.
В тот же день, когда он был брошен в подземелье, Чезаре Борджа, так ловко проведший все дело, был введен папой во владение всем имуществом осужденного.
Однако охотой, балами и маскарадами развлечения папы и его семейства отнюдь не ограничивались: время от времени они любили разыгрывать необычные спектакли; мы расскажем только о двух – казни и сцене, если можно так выразиться, из жизни лошадей. Однако поскольку в них есть подробности, которые читатель может приписать нашему разыгравшемуся воображению, мы предупреждаем, что оба эпизода дословно переведены с латыни, из записок Бурхарда. [50]
50
Бурхард, Иоганн (? —1505) – церемониймейстер папской курии в XV – начале XVI в.
«Приблизительно в ту же пору (то есть в начале 1499 года) была посажена в тюрьму куртизанка по имени Корсетта, имевшая в любовниках некоего испанского мавра, который навещал ее, переодевшись в женское платье и которого поэтому прозывали Испанскою варварийкой. Дабы покончить с сим соблазном, обоих провели по городу; ее – без сорочки и юбки, в одном лишь платье мавра, которое, будучи не застегнутым ни на одну пуговицу, спереди оставалось распахнутым; его – в женской одежде, с завязанными за спиною руками и юбками, задранными до пояса, так что часть тела, которою он грешил, оказалась выставленной на всеобщее обозрение; проделав таким образом круг по городу, Корсетта и мавр вернулись в тюрьму. Однако же 7 апреля последнего опять вывели оттуда и вместе с двумя ворами отвели на Кампо-дель-Фьоре. Перед троими осужденными, сидя задом наперед на осле, ехал сбир, держа в руках длинный шест с привязанным к его концу окровавленным детородным органом некоего еврея, наказанного таким манером за связь с христианкой; когда процессия прибыла на место казни, воры были повешены, а несчастного мавра привязали к столбу, обложенному поленьями: его должны были сжечь, но как палач ни старался, огонь так и не разгорелся по причине обильного дождя».
Эта неожиданность, которую народ принял за чудо, лишила Лукрецию самой интересной части казни, но позже отец утешил ее спектаклем другого рода. Еще раз предупреждаем читателя: несколько строк, которые мы предлагаем его вниманию, это тоже перевод из записок славного немца Бурхарда, который даже в самых кровавых или скабрезных эпизодах видел лишь повседневные события и записывал их с невозмутимостью писца, не снабжая ремарками или собственными комментариями.
«11 ноября, когда некий крестьянин, явившись в Рим с двумя кобылицами, груженными дровами, проезжал по площади Святого Петра, слуги его святейшества перерезали подпруги, так что дрова вместе с вьючными седлами упали на землю, после чего отвели кобылиц во двор между дворцовыми воротами и самим зданием, открыли двери конюшни, и четыре жеребца без уздечек, набросившись на кобылиц, с громким ржанием, лягаясь и кусаясь, покрыли их, жестоко изранив во время борьбы. Папа и госпожа Лукреция, стоявшие у окна над воротами дворца, весьма позабавились борьбою и тем, что за нею воспоследовало».