Семейство Какстон

Бульвер-Литтон Эдвард Джордж

– Да должно-быть чека совсем вытерлась, да и выпала.

– А человек? слезал он после того как вы выехали со станции, и перед тем как все это с вами случилось?

– Да, сэр; он сказал, что колеса загараются, что оси не патентованные и что он позабыл велеть их смазать.

– И он осмотрил колесо; и скоро после этого чека выпала? Так что ли?

– Так, сэр, так! – отвечал почталион, вылупив глаза, – да, точно так и было, сэр.

– Едем, Пизистрать, едем! мы поспели во-время: только молите Бога… молите Бога… чтобы… Капитан воткнул шпоры в лошадь, и не слышал уже остальных слов.

Несколько

ярдов в стороне от дороги стояла, отделенная от неё лужайкой, гостиница – мрачное, старинное здание, построенное из дикого камня, глядевшее неприветно при свете луны; с одной стороны несколько скал бросали на него черную тень. Какая глушь! возле него не было ни дома, ни хижины. Если содержатели гостиницы люди такого рода, что злодеи могли-бы рассчитывать на их содействие, а невинность не должна была надеяться на их помощь, так, сверх того, не нашлось бы и соседей, которых-бы можно было поставить на ноги: вблизи не было другого убежища. Место было искусно выбрано.

Двери были заперты; в комнатах нижнего яруса был огонь, но ставни были закрыты снаружи. Дядя остановился на минуту и потом спросил у почтальона:

– Знаешь ты задний вход в дом?

– Нет, сэр; я не часто бываю в этой стороне, и содержатели-то новые: говорят, у них дела идут плохо.

– Постучись в дверь… мы покуда постоим в стороне. Если у тебя спросят, что тебе нужно, скажи только, что ты хочешь говорить с лакеем, что ты нашел кошелек: на вот, возьми мой!

Мы с Роландом слезли с лошадей, и дядюшка поставил меня у самой двери вплоть к стене. Заметив, что я с нетерпением выдерживал то, что казалось для меня пустыми прелиминариями, он сказал мне на ухо:

– Тише; если им надо скрыть что-нибудь, нам не прежде отворят, как уже узнавши, кто стучится; если нас увидят, нам не отопрут. Но почтальона они сперва примут за одного из тех, которые приехали с каретой, и ничего не подумают. Готовьтесь вломиться в дверь как только отодвинут засов.

Долговременная опытность дяди не обманулась: и почтальону отвечало сначала одно молчание; свет быстро перебегал по окнам, как будто кто-нибудь ходил в доме. По поданному Роландом знаку, почтальон постучал еще – и еще раз; наконец, в слуховом окошке показалась голова, и какой-то голос сказал:

– Кто там?.. что надо?

– Я почталион из гостиницы Красного Льва; мне нужно видеть лакея, что приехал в коричневой карете: я кошелек нашел.

– А, только-то… подожди маленько.

Голова скрылась; мы подползли под высунувшиеся наружу балки дома; мы слышали, как отнимали запор; дверь осторожно отворилась; я сделал скачек и уперся в нее спиной, чтобы впустить Роланда.

– Эй, помогите!.. воры… помогите, – громко кричал какой-то голос, и я чувствовал, что рука ухватила меня за горло; в тесноте, я махнул на удачу, но не без последствии, потому-что за моим ударом послышался стон и ругательство.

Роланд, между тем, набрел на лучь света, падавший через щель двери, выходившей в сени; руководимый им, он пробрался в ту самую комнату, в окнах которой, как видели мы со двора, свет переходил с места на место. Когда он отворил дверь, я влетел вслед за ним в горницу, что-то в роде гостиной, и увидел двух женщин: одна из них была мне незнакома (должно быть это была сама содержательница гостиницы) другая – изменница горничная. Их лица выражали ужас.

– Где мисс Тривенион? – спросил я, бросившись к последней из них.

Вместо ответа женщина страшно завизжала. В это время показался еще свет с лестницы, против самой двери, и я услышал голос, в котором узнал голос Пикока, кричавший:

– Кто там? Что случилось?

Я кинулся к лестнице; увесистая образина (трактирщика, оправившегося от моего удара) на минуту заградила мне дорогу, но тут же была мною повергнута долу. Я взобрался вверх по лестнице; Пикок, узнавший меня, отступил, погасив при этом свечку. Брань, ругательства, визг раздавались в темноте. Посреди всего этого я услышал вдруг слова: «сюда! сюда! помогите!» Это был голос Фанни. Я стал пробираться вправо, откуда мне послышались слова; но получил сильный удар. Ксчастью он попал на руку, которую я протянул, как обыкновенно протягивают руку, когда ищут дороги в темноте. Ктому же это была не правая рука, и я схватился с моим противником. Тут подоспел Роланд со свечкой; при виде его, мои противник, который был не кто иной, как Пикок, вырвался от меня и проскользнул-было к лестнице. Но здесь капитан схватил его своей железной рукой. Не опасаясь за Роланда, когда ему приходилось ведаться не больше как с одним неприятелем, и думая только о спасении той, чей голос опять доходил до меня, я уж (прежде чем погасла свеча дяди Роланда в его схватке с Пикоком) разглядел дверь, в конце корридора, и с розмаха полетел на нее: она была заперта, но затрещала и покачнулась от моего натиска.

– Не подходите, кто бы вы ни были! – закричал голос изнутри комнаты; но это был не тот, крик отчаянья, который направлял мои шаги. Не подходите, если вам жизнь дорога!

Этот голос, эта угроза удвоили мои силы; дверь слетела с петель. Я стоял в комнате. Я увидел Фанни у моих ног, хватавшую мои руки; потом она встала, оперлась на мое плечо и тихо произнесла:

– Я спасена!

Передо мною, с лицом, обезображенным от гнева, с глазами, буквально горевшими диким огнем, раздутыми ноздрями и растворенным ртом, стоял человек, которого я звал Франсисом Вивиен.

– Фанни… мисс Тривенион… что это за обида?.. Что за злодейство? Вы не по собственной воле сошлись здесь с этим человеком… о, говорите!

Вивиен выскочил вперед.

– Не спрашивайте никого кроме меня, оставьте эту леди… она моя невеста… она будет моей женой.

– Нет, нет, нет… не верьте ему, – кричала Фанни – я была обманута моими людьми… меня привезли сюда, я не знаю как! Я слышала, что отец мои болен; я ехала к нему; этот человек встретил меня здесь и осмелился…

– Мисс Тривенион… да, я осмелился сказать, чтолюблю вас.

– Защитите меня от него! вы защитите мема от него?

– Нет, мисс Тривенион, – сказал за мною торжественный голос, – я требую права защитить вас от этого человека; я теперь защищу вас рукою, которая должна быть неприкосновенна даже для него, я, который с этого места призываю на его голову… проклятие отца. Обличенный соблазнитель, преступивший священный долг гостеприимства, ступай, иди по пути к уделу, избранному тобой; Бог смилуется надо мной и даст мне сойдти в могилу прежде чем ты кончишь жизнь на каторге или – на виселице.