Семьи.net (сборник)
Шрифт:
Вернется?
Но нет, возвращаться на спущенном колесе к парковке директор не стал; вызывать эвакуатор — тоже. Он спокойно осмотрел спущенное колесо, открыл багажник и принялся возиться с запаской.
Я какое-то время следил за ним со стороны, затем спокойно подошел, распахнул пассажирскую дверцу и, открыв бардачок, нашарил там обрезиненную рукоять компактного револьвера — курносого короткоствольного уродца с зализанными формами.
Моего билета в будущее. Моего пропуска в прошлое.
— Что такое? — обошел
— В машину, быстро! — скомандовал я.
— Постой!
— Считаю до трех!
— Но…
— Раз!
— Не надо!
— Два!
— Я не закрепил колесо! — выпалил директор.
Не приближаясь к нему, я по широкой дуге обошел электромобиль и приказал:
— Продолжай!
— Убери пистолет!
— Мне сказать «три»? — Нетяжелый револьвер все сильнее оттягивал руку, она начинала мелко подрагивать, но выказывать собственную слабость я не собирался. — Быстро!
— Просто направь его в сторону!
Я перехватил револьвер двумя руками и с усилием взвел большим пальцем курок. Сухой щелчок подействовал куда лучше слов, и директор принялся затягивать болты запасного колеса.
— Брось! — скомандовал я, когда он распрямился с баллонным ключом в руке.
Железяка лязгнула об асфальт, директор без напоминания спустил домкрат, но потом вновь замешкался.
— Еще не поздно сдаться, — уверил он меня. — Просто отдай пистолет, и я сделаю все, чтобы тебя не судили как взрослого. Ты даже в колонию не попадешь! Большее, что тебе грозит, — это реабилитационный центр…
— Заткнись! — выдохнул я и медленно, удерживая его на прицеле, вернулся к распахнутой пассажирской двери. — Залазь!
Глава центра повиновался, но не преминул при этом заметить:
— Твой побег всего лишь административный поступок, а похищение человека — это уже серьезно.
Я уселся в соседнее кресло, положил руку с оружием на колени, так чтобы ствол смотрел водителю в живот, и распорядился:
— Поехали!
— Куда?
Тогда назвал станцию метро.
— И что там? — спросил директор, заводя двигатель.
Спортивный электромобиль плавно-плавно тронулся с места; я слегка расслабил указательный палец и ответил:
— Библиотека.
— Что?!
— Архив с личными делами воспитанников.
— Бред!
— Вовсе нет! — оскалился я. — Там архив, точно знаю! И у тебя должен быть в него доступ! Либо выяснишь, где искать моих родителей, либо пристрелю! Понял?
Но директор вдруг спросил:
— Ты ведь не думаешь, что они тебя ждут? Дети — это обуза для неподготовленного человека, их воспитанием должны заниматься профессионалы.
— Меня не хотели отдавать! — отрезал я. Крики, грохот, непонятная кислая вонь, плач. Мой собственный плач. — Так что заткнись!
Но заткнуть главу центра оказалось совсем не просто.
— Зачем тебе это? — задал он новый вопрос. — Вот ты называешь себя русским, а с чего ты это взял?
— Я помню! Меня забрали в систему в три года, поэтому лучше даже не начинай!
— Досадное упущение, — печально вздохнул директор. — Пойми, Роман…
— Не называй меня так! Меня зовут Иван!
— Хорошо, хорошо, только успокойся. Пойми, современному человеку незачем цепляться за пережиток прошлого, за свою национальность! Все мы представители единой цивилизации!
— Я — русский, а не какой-то там обще-человек!
— И чем тут гордиться? Да пойми ты! В Европе еще с античных времен сложилось стойкое представление о том, что интересы индивидуума являются высшей ценностью! Главенство гуманизма, жизнь человека — высшая ценность, это оттуда. В России все было совсем иначе, там человек был человеку волком! Целью образовательной реформы изначально являлось ограждение ребенка от систематического влияния родителей, разрыв «цепи времен», остановка процесса бесконечного «повторения ошибок»! И ты сознательно отвергаешь путь, который проделало наше общество, ради чего? Мнимой гордости?
— Просто заткнись и веди машину, — потребовал я, морщась от боли.
Директор истолковал мою гримасу неправильно и продолжил свои увещевания:
— А твое увлечение религией? Разве может разумный человек всерьез рассуждать о том, что наш мир создал некий бог? Теория Дарвина тебя ни в чем не убеждает? Как можно быть таким ограниченным? Одумайся! Одумайся, пока не поздно!
— Нравится думать, будто сдохнешь и сгниешь в могиле, как кусок испорченного мяса? Думай. А я православный. Я верю в бессмертие души.
— Самообман! Надо брать от жизни все и не забивать себе голову всякой ерундой!
— Вот и бери. А мне не мешай жить, как хочу.
— Да что ты вообще знаешь о христианстве? Эти фанатики людей на кострах сжигали!
— Те, с кем я общался, были приличными людьми. В отличие от… — Тут впереди замаячил освещенный фонарями подсветки фасад Библиотеки, и я усмехнулся: — Про гетеросексуальность даже не начинай. Просто не люблю, когда меня всякие пидоры лапают. — И распорядился: — Поворачивай к служебному входу!
Директор как-то странно глянул на меня, обреченно вздохнул и съехал с дороги.
Ну наконец-то! Наконец-то я добрался до Библиотеки! И пусть даже придется подождать до утра…
Но тут электромобиль проехал во двор, и у меня вырвался невольный всхлип.
Библиотеки не было. Точнее, была, но от нее остался один лишь фасад.
Освещенный уличной подсветкой фасад. Фантик. Яркая обманка…
— Нет никакого архива, — мягко произнес директор, — и не было никогда. Данные воспитанников подлежат уничтожению, мы заботимся о неприкосновенности личности…