Семилетняя война
Шрифт:
Сразу же после сражения, когда союзная конница ушла вдогон отступающим, Румянцев объезжал позицию на Гросс-Шпицберге, дабы отдать своим павшим боевым товарищам последний долг. Огибая небольшую проплешину, на которой, судя по количеству неподвижных тел в русских и чужеземных мундирах, разыгралась особенно жаркая рукопашная, генерал наткнулся на сидящего тут же на чьём-то ранце офицера с окровавленной повязкой на лбу, который, несмотря на это, ловко и довольно бодро бинтовал себе левую руку. Его шпага, покрытая засохшей уже кровью, по самый
— Ба! Поручик Попов!
Офицер вскинул глаза, вопросительно посмотрел на кричащего и, узнав Румянцева, поспешно вскочил:
— Так точно, ваше превосходительство! Капитан Попов к вашим услугам!
— О, поздравляю с капитаном. Ранены, Дмитрий Николаевич?
— Есть немного, Пётр Александрович. Саблей да штыком зацепило.
— Серьёзно зацепило-то?
— Пустяки, ваше превосходительство! Чтоб на солдате, да не зажило!
— Ну и хорошо. Хочу поблагодарить вас, капитан. Вас и солдат ваших. Славно, вижу, здесь вы сражались. Теперь уж у Фридриха хребет окончательно сломан.
— Пора уж и сломать, господин генерал-поручик. Коий год воюем. Пора уж дело доделать и по домам.
— Скучаете по дому?
— По России, Пётр Александрович. Дома-то ведь у меня и нет. Всю жизнь с отцом по гарнизонам да домам государственным жил. А умер он, и никого у меня не осталось. А по родине скучаю.
— Скоро, я думаю, двинем по домам.
— Ох, ваше превосходительство, хорошо бы. Да вот сомнение меня берёт.
— Это в чём же, Дмитрий Николаевич, ваше сомнение?
— А в том, что коли хотели бы мы быстрее окончить кампании эти, то я бы сейчас не сидел здесь, перевязками своими занимаясь, а гнал бы прусса к Берлину! А то ведь опять дадим ему оправиться. Он же у себя дома. Что ему стоит войско заново набрать!
— Так ведь преследуют Фридриха, господин капитан. Или не знаете вы, сидя здесь и своими ранами занимаясь, что союзные части гонят неприятеля?
— Да видел я всё. Отсюда сверху хорошо всё видать. Только ведь кавалерия вдогон-то пошла. А ведь вы знаете, ваше превосходительство, что, пока пехота своим сапогом куда не ступила, та земля ещё не отвоёвана.
— Прав ты, Дмитрий Николаевич, во всём прав. Союзнички это всё. Даун с Лаудоном. Хоть кол на голове теши — не хотят ну никак вперёд идти. Как привязанные. Хотят нашей кровью земли себе откупить у Фридриха. А Пётр Семёнович вот этого-то и не хочет. Оттого и медлим. Но всё равно я уверен — конец Фридриха не за горами.
— Вашими бы устами, ваше превосходительство. Поживём — увидим.
— Вот именно, капитан. Поживём. Как там говорят в Европах: короткий язык способствует длинной жизни? Не по чину рассуждаешь. С другими остерегись, а то неровен час...
— Не вчера с ёлки упали, Пётр Александрович! С кем же, как не с вами, и поговорить-то? Армия
— Капитан!
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
— Я не слышал, вы не говорили. Твоё дело не рассуждать, а исполнять.
— Так точно! Не сомневайтесь, Пётр Александрович. Свой долг мы исполним. Они, — Попов показал рукой на лежавших там, где их застала смерть, русские шеренги, — выполнили его до конца. Ну, и мы постараемся не подвести. Но ведь обидно! За что гибнем-то? За государыню и Отчизну! А генералы наши во славу чего нас под пушки прусские подводят? У меня вот, — капитан рванул мундир — рваный шрам уходил от ключицы вниз, — от Цорнсдорфа мета на всю жизнь осталась! А Гросс-Егерсдорф? Доколе нам опаснее прусских генералов свои будут? Сколько можно на солдатской крови учиться? Ведь солдаты же всё видят! Мне стыдно перед ними, ваше превосходительство!
— Мне тоже, капитан. Но не мы командуем армией. Не нам и решать, кто и как будет ею командовать. Наше дело — солдатское. Делать, что скажут, но делать с головой. Это всё, что я мшу тебе, Дмитрий Николаевич, сказать. Будем бить врага Отечества нашего, даже имея гири чугунные на обеих ногах. Надо! Если не мы — то кто?
— Понимаю, ваше превосходительство. Сурова ваша правда, да вижу, другой нам не найти. Не беспокойтесь. Русский солдат ещё никогда не подводил! И не подведёт. Надо — значит надо. Переможем. Многое терпели, и это вынесем!
В 1760 году заболевший генерал-фельдмаршал Пётр Семёнович Салтыков, получивший этот высший воинский чин за Кунерсдорфскую викторию, был заменён генерал-фельдмаршалом Александром Борисовичем Бутурлиным, одним из самых первых фаворитов тогда ещё принцессы Елизаветы. С тех пор минуло много лет, и теперь фельдмаршал Бутурлин ехал принимать войско своей государыни-императрицы Елизаветы Петровны.
Приблизительно в это время был осуществлён корпусом русских войск под командованием генерала Захара Чернышёва набег на Берлин, который Румянцев планировал за год до этого.
Уже пятый год в Европе шла война. Никто не знал ещё, что она войдёт в историю под названием Семилетней, и поэтому каждый наступающий год казался последним.
Пруссия впервые выходила в это время на европейскую, а значит, и на мировую авансцену, демонстрируя всем свои молодые и хищные зубки, которые по первой пока ещё удавалось обламывать. Но уже с трудом. Континентальные монархии, кичившиеся своей многовековой традицией имперской государственности, очень хорошо чувствовали это на себе: прусский государь Фридрих II в этой войне периодически их жестоко бил.