Семилетняя война
Шрифт:
Поначалу мало кто воспринимал это всерьёз. Начавший свою службу ещё при Петре I в гвардии — в 1714 году, он затем по приказу императора изучал во Франции морское дело, участвовал в походе Миниха в Польшу в 1734 году и в русско-шведской войне 1741 — 1743 годов. Он имел и придворное звание камергера, а в последние годы командовал на юге Украины ландмилицейскими полками, призванными защищать границы от нападений крымских татар. Именно в ландмилицейском белом мундире без орденов и украшений он и прибыл в войска, сражавшиеся уже не один год в самом центре Европы.
Привыкшие за это время к представительному виду, ярким нарядам и многочисленным знакам не всегда заслуженной доблести своих командующих солдаты и офицеры с удивлением взирали на скромную,
— Чевой-то фигура у него кака-така...
— Как така?
— Да не осаниста! Нешто можно генералу быть таким?
— Это точно, мужики. Ни мундира, ни орденочка. Прям херувим какой, а не енерал!
— И голос тихой, и взгляд чевой-то без суровинки.
— Да, завалящий, прямо скажем, робята, генерал нам достался. Нешто матушка-императрица посолиднее да побойчее никого найтить не могла! Чисто срам!
— Одним словом, не енерал, а курочка!
Слово было произнесено. Через несколько дней вся армия называла своего главнокомандующего «курочкой», но весьма скоро прозвище это вместо уничижительного приобрело ласковый оттенок.
Произошла данная смена оттенков после Пальцига...
Конференция, будучи в далёкой российской столице и пытающаяся осуществлять высшее командование конкретно неизвестным театром военных действий, исходя из сиюминутных нужд высшей политики, предписала Салтыкову соединиться в июле месяце с войсками австрийскими, над которыми начальствовал знатный полководец фельдмаршал Даун. Фельдмаршал, хорошо в своё время усвоивший и умно применяющий в своей стратегии такое понятие, как загребать жар чужими руками, на данное соединение не торопился. Тогда Салтыков, здраво рассудивший, что если гора не идёт к Магомету... сам пошёл ему навстречу. Ему пытался преградить путь прусский корпус генерал-поручика Веделя, одного из любимцев своего короля. Корпус этот, действовавший отдельными отрядами, усиленно тревожил русские тылы, разбивая магазины и нападая на отдельные мелкие тыловые части.
Под Пальцигом же он решил пойти на открытое единоборство с этими неповоротливыми и плохо обученными русскими.
Русские полки стояли у деревни Пальциг, расположенной в девяти вёрстах от Одера.
— Пруссаки!
— Кавалерия! Прусская кавалерия!
— Тревога! Тревога!
Ведель остался верен своей излюбленной тактике и свалился на русский лагерь отдельными кавалерийскими отрядами. Фактор внезапности был на его стороне, и прусская конница поначалу слегка перемешала неприятельские порядки. Замешательство, вызывавшееся ещё не забытым Цорндорфом, однако скоро преодолели. По приказу Салтыкова по наступающей лаве ударила картечь. Это отрезвило пруссаков и приостановило их. Салтыков, решив, что нечего дело откладывать в долгий ящик, а нужно ковать железо, пока оно горячо, перегруппировал свой фронт, что позволило ему схватить фланги одного из самых крупных отрядов, рвавшегося вперёд по равнине между болотами, с одной стороны, и холмами — с другой. Раздавив его, русская армия так же поступила и с остальными частями прусского корпуса.
Бой продолжался с четырёх дня до захода солнца. Пруссаки бежали, оставив у деревушки около шести тысяч пленными, убитыми и ранеными. Ведель через два дня пытался ещё раз встать на пути Салтыкова, заняв со своим отрядом Кроссен. И снова неудача — кроссенский замок ему пришлось сдать, как и весь город.
Салтыков, найдя в Кроссене Веделя, не удивился. Он немного удивился другому. Удивился, не найдя там Дауна, ибо именно здесь они собирались соединить свои армии. Поудивлявшись — ведь вроде фельдмаршал благородный человек, а слово как-то вот так не держит! — русский главнокомандующий решил двигаться к Франкфурту-на-Одере. В это время прибыла весточка от Дауна.
— Ваше сиятельство, — доложил Салтыкову адъютант, — пакет от господина фельдмаршала Дауна!
— Зачти, голубчик. Что там господин фельдмаршал нам сообщить хочет?
— Требует, ваше сиятельство,
— Отпиши ему, что для меня путь на Берлин открыт через Франкфурт, туда и пойти. Союзников же дражайших прошу поторопиться туда же. Да повежливей всё это там раскрась. Всё же не кому-нибудь — фельдмаршалу пишем!
— Слушаюсь, ваше сиятельство!
— Да не забудь поздравить его с нашей союзной викторией при Пальциге, а то он так на Берлин торопится, что сам-то забыл об этом. Мы же люди дикие: нам о таком забывать никак нельзя!
Румянцев узнал о Пальциге, направляясь в ставку Салтыкова.
Новый главнокомандующий снял его с командиров особого тылового корпуса и дал ему вторую дивизию, свою ударную силу.
Вскоре к русской армии присоединился, наконец, и австрийский корпус генерала Лаудона. Фельдмаршал Даун посчитал возможным выделить лишь его для совместных операций со своим северным союзником. Но всё же корпус насчитывал 18 тысяч солдат и был хорошим подспорьем Салтыкову в исполнении его широких планов. Соединение сил произошло во Франкфурте, и союзники уже было совсем собрались двигаться на Берлин, как разведка донесла, что дорога на прусскую столицу перекрыта армией самого Фридриха, намеренного приложить и на этот раз все силы, дабы навсегда вывести из игры русскую армию и не забивать ей больше голову при составлении оперативных планов предстоящих баталий.
Армия Салтыкова, усиленная корпусом Лаудона, занимала позицию в районе деревни Кунерсдорф, что около Франкфурта, и когда стало известно о приближении пруссаков, русский командующий приказал именно здесь принять бой, максимально усилив оборонительную мощь армии путём отрытия окопов с брустверами бастионного начертания для защиты артиллерийских батарей и устройства куртин между ними для пехоты.
Позиция располагалась на гряде высот Мюльберг, Гросс-Шпицберг и Юдинберг по их гребням фронтом на север. Высоты протянулись на четыре с лишним километра с северо-востока на юго-запад. С севера позиция прикрывалась труднопроходимыми болотами, с запада, там, где располагался Юденберг, примыкала к Одеру, мосты через который вели на Франкфурт. Эти мосты обеспечивали связь Салтыкова с Дауном. С востока и юга подступы к позиции были по местности, иссечённой рвами, отдельными высотами и прудами. Тут же с юга на расстоянии порядка километра от Мюльберга, левом крыле Салтыкова, расположились пять вновь сформированных полков под командованием Голицына. На центральной высоте — Гросс-Шпицберге расположилась 2-я дивизия Румянцева, состоявшая из 17 полков. На Юдинберге расположился Фермор со своей дивизией. Лаудон был помещён позади правого крыла русских.
Фридрих решил нанести основной удар по Мюльбергу. К началу одиннадцатого утра он развернул свои силы для атаки на Голицына и после часа сильного артиллерийского огня предпринял атаку Мюльберга с трёх сторон: с севера, северо-востока и востока. Три вытянутые, казалось, по гигантской линейке шеренги солдат в синих мундирах с яркими разноцветными отворотами наступали на молодых солдат Голицына. Резкие голоса прусских офицеров и унтеров поначалу ещё поддерживали эти прямые линии в построении, но пересечённая местность и залпы шуваловских единорогов стали преобразовывать во всё более видимые с каждой минутой волны и зигзаги. Ещё только когда равнение начало рушиться, пруссаки дали слитный залп из ружей, перезарядили их и теперь, подойдя ближе к русским позициям, снова открыли огонь.
Огонь из пушек и ружей с обеих сторон окутал весь холм тёмным пороховым дымом, из марева которого доносились стоны, проклятия и — изредка — призывные и победные кличи. Русские, имевшие на Мюльберге всего пять полков и четыре небольшие артиллерийские батареи против фактически всей армии Фридриха, несли огромные потери; князь Голицын был ранен. Наконец, исчерпав все силы и не выдержав концентрической атаки превосходящих сил пруссаков, полки начали отходить с холма, позволив даже противнику захватить свою артиллерию.