Семилетняя война
Шрифт:
9 октября последовало распоряжение о доставлении неприятельским войскам уговорённых 200 тысяч пощадных денег, дабы удовлетворить Австрийцев, которые иначе не соглашались уходить из города. Решено было весь окуп приносить ко мне в дом, где и происходил приём всех денег. Работы у меня, таким образом, прибыло вдвое. День и ночь неприятельские войска наполняли моё жилище, в котором и без того негде было повернуться от лиц, искавших себе убежища, и от несметного множества чужой поклажи с вещами и деньгами. И по ночам не давали мне покою, так что всё время, пока неприятели хозяйничали в городе, я не ложился в постель. Погода стояла самая дурная. Денно и нощно принуждён я был ходить по улицам, удовлетворяя либо Русских и Австрийцев, поминутно требовавших то того, то другого, либо самих обывателей, в их жалобах на Русских
октября гр. Тотлебен, по приказанию ген. Фермора, должен был разорить, разграбить и сделать негодными к дальнейшему производству все находившиеся в Берлине королевские фабрики, а равно забрать все воинские запасы, находившиеся в общественных местах и, конечно, весьма значительные. В списке фабрик, подлежавших опустошению, находилась также золотая и серебряная мануфактура.
Узнав о том ещё накануне, я пошёл к графу Тотлебену, сообщил ему эту горестную весть и клятвенно уверил его, что эта мануфактура только по имени своему королевская, но доходы её не поступают в королевскую казну, а идут все на содержание Потсдамского сиротского дома и многих сотен бедных сирот. Я должен был изложить письменно это заявление, подписать и подтвердить клятвенно; граф крикнул коменданта и приказал ему вычеркнуть обе эти фабрики из списка.
Только что ушёл я домой, как до меня дошла весть о том, что в упомянутой полученной от Фермора бумаге приказано посадить на гауптвахту обоих здешних газетчиков и на следующее утро прогнать их сквозь строй, к чему приготовления уже делались. Мне жаль было обоих несчастных людей. В 9 часов вечера я опять пошёл к графу Тотлебену. Он уже ложился спать. Я извинился в частой моей докуке и боязливо завёл речь о том, чтобы не позорить этих людей. Между прочим говорил я ему: “Подумайте и обсудите, ваше сиятельство. Ведь они вовсе не виноваты и не причастны в том, что появилось в газете и что так раздражает Русских. Газета зависит не от них только, но пропускается цензурой. Все мы люди, всегда подверженные ошибкам. Не век же продлится война? Теперь положение дел может скоро перемениться, и тогда, пожалуй, последует отместка за этот случай и за оскорбление того или другого подданного Русской Императрицы, столь же невинного, как и эти люди. Но не жестоко ли теперь так поступать с Русской стороны?” Граф Тотлебен внимательно глядел на меня и наконец возразил, что не в его власти уклониться от исполнения приказа, к которому нельзя применить никакой оговорки. “Ступайте домой. Ночью я подумаю и окончательное решение дам завтра утром”. В 4 часа этого утра я уже был у графа Тотлебена, приветствовал его и спросил, не прилетал ли к нему добрый ангел и не шепнул ли о пощаде невинных арестантов? Он сказал, что газетчиков приведут к улице, где назначено прогонять их сквозь строй, и там будет им сделано только внушение, а от самого прогона они освобождаются. Так и вышло.
11-го октября магистрат уведомил меня, что графом Тотлебеном приказано сносить на большую дворцовую площадь всякое без исключения находящееся в городе огнестрельное оружие, о чём дано знать в каждый дом. Никто не знал, по какому это поводу, и жители снова встревожились. Сдача оружия уже началась, когда я поспешил к графу Тотлебену и, спросив его скромно о причине такового распоряжения, представил, что большая часть граждан, имеющих ружья и пистолеты, держит их только для своего удовольствия, что им горько будет это лишение, Русским же это оружие обратится лишь в тягость. Граф и этот раз сослался на приказание графа Фермора. “Но чтобы показать вам, — продолжал он, — как мне нравится ваше усердие ко благу города и ваших сограждан, я велю, чтобы они принесли на площадь несколько сотен старых и негодных ружей; казаки переломают их и побросают в воду. Таким образом и это приказание будет мной для виду исполнено”.
Вообще
Графу Тотлебену предписывалось прижать в особенности Евреев и взять в заложники Ефраима и Ицига. Еврейские старшины, три дня сряду остававшиеся в помещении графа, поведали мне свою беду. Я представил генералу, что в договоре о сдаче города эти Евреи не поименованы особо и что они внесли деньги, сколько приходилось по раскладке на их долю. Мне стоило величайших усилий переубедить графа Тотлебена, и Евреи были пощажены.
Наконец, граф Тотлебен получил приказание поспешить с отъездом из Берлина; но ещё многое оставалось уладить, и для того были потребованы к нему господа Вегели, Шюце и Вюрстлер. Походило на то, что их берут в заложники. Шюце не было в городе. Вегели и Вюрстлер пришли ко мне в смертном страхе и просили выручить их. Я решился спросить графа, зачем нужны ему эти люди. Он сказал: “Они поедут в лагерь, где перечтут собранные здесь деньги и сдадут начальству”. Я поймал его на слове и заметил, что для этого нужны не эти люди, а счётчики. Возражать было нечего, и вместо этих господ взяты три кассира, которые потом поехали и в Пруссию, где их долго продержали под арестом.
12-го октября вечером граф Тотлебен и войска его выбыли наконец из города, и освободился дом мой, более походивший на скотный двор, нежели на жилище, после того как Русские наполняли его собой денно и нощно. Всё время должен я был довольствовать питьём и едой всякого, кто ко мне являлся. Прибавить надо ещё многие подарки, без которых не удалось бы мне исполнить то, что я исполнил. Чего всё это мне стоило, остаётся занесённым в книге забвения. Город не спросил меня, сколько я издержал, а я не требовал, дабы не стали говорить, что я действовал ради собственной выгоды. В течение двух недель, со всех концов города и даже из чужих краёв, беспрестанно приходили ко мне похвальные письма, в которых величали меня спасителем Берлина и многих тысяч людей”.
Город был спасён, держава же вскоре пала... Ещё спустя короткое время она возродится, но об этом уже будут вспоминать другие люди и по другому поводу...
ХРОНОЛОГИЯ СЕМИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ
Сентябрь — занятие прусскими войсками Саксонии. Вступление в войну Австрии.
Октябрь — Лозовицкое сражение. Разгром прусскими войсками австрийцев. Поход войск Фридриха II в Саксонию. Капитуляция саксонских войск. Объявление Францией войны Пруссии.
Апрель — начало кампании 1757 года. Поход прусских войск в Богемию.
Май — 6 мая разгром войск Карла Лотарингского в сражении при Праге. Осада Праги войсками Фридриха II. Вступление в Вестфалию французских войск. Вступление русских войск в Восточную Пруссию. Высадка шведских войск в Стральзинде.
Июнь — 18 июня сражение при Колине армий Фридриха II и фельдмаршала Дауна. Поражение в нём прусских войск. Соединение войск фельдмаршала Дауна с войсками Карла Лотарингского. Снятие осады Праги. Отступление прусской армии в Саксонию.
Июль — разгром войска принца Вильгельма Прусского при Цитау. Соединение французских войск генерала д’Эстле и принца Субиза при Гастенбеке. Разгром французами ганноверской армии под командованием герцога Кумберлендского. Оккупация Гессена и Ганновера.