Семиречье. Трилогия
Шрифт:
Глава 2
«Веселая пчелка» привлекла внимание девушки, когда она только прибыла в столицу Семиречья. Забористая медовуха не давала усомниться в смысле вывески. Правда, ее-то как раз молодая чародейка и не пила. Квас могла заказать, а пару раз пробовала пиво, когда зашла сюда с товарищами чародеями из царской дружины, но решила, что квас получше будет. А вот здешняя еда ей нравилась. Девушку знали и любили в кабачке, она не раз выручала хозяина, помогая усмирять какого-нибудь буяна. Впрочем, вечерами она сюда редко захаживала, чаще днем. Но главное, Белава вылечила дочку хозяина, когда та была уже при смерти, и за это ей были рады в «Веселой пчелке» в любое время дня и ночи. Вот и сейчас, едва заметив невысокую фигурку в кафтане царских чародеев, к ней подбежал сам хозяин кабачка, Волот и, приветливо улыбаясь, повел к ее любимому столику, стоящему в отдалении от остальных, который уже накрывал сын хозяина.
Девушка улыбнулась и кивнула в знак благодарности. Она всегда поражалась, как он умудрялся так точно чувствовать, когда Белава не прочь поболтать, а когда хочет остаться наедине с собой. Именно сейчас чародейка мечтала об одиночестве, и хозяин сразу удалился, как только проводил ее до столика. Белава немного поковырялась в глиняной миске, хлебнула чай и взялась за свиток. Некоторое время она смотрела на него, положив на стол, потом погладила, едва касаясь кончиками пальцев. Почему— то было никак не решиться открыть его и прочитать, какое-то странное чувство тоски и ожидание чего-то… нехорошего. Девушка несколько раз бралась за свиток, почти открывала его, но тут же убирала руку, чтобы через несколько мгновений снова взяться за него.
— Чтоб тебя… — наконец не сдержалась она и размотала свиток, вцепившись взглядом в кривоватые строчки.
Сначала она читала внимательно, грустно улыбаясь, но, дойдя до середины, побледнела, плотно сжала губы и, уже не отрываясь, перечитала свиток несколько раз. Потом выронила его на стол и тихо застонала, закрыв лицо руками. Как же редко ее обманывали предчувствия!
— Дура, несчастная дура, — прошептала Белава. — Я сама виновата…
— Что-то случилось, Белавушка? — Волот быстро подошел к ней и с тревогой взглянул на свиток.
Она подула, и пергамент исчез, превращаясь в горстку пепла. Хозяин все понял и снова оставил девушку одну. Чародейка подумала, что пришло время попробовать то самое, чем так славна «Веселая пчелка», но передумала и пошла на выход, оставив на столе одну серебрушку. Стоимость обеда была гораздо меньше, да и кормить ее готовы здесь были совсем бесплатно, но девушка всегда честно расплачивалась, оставляя излишек на гостинец для Рады, той самой дочери Волота.
Она повернула в сторону дворца, где должно быть уже рвал и метал Милятин, потому что его в свою очередь тряс царь-батюшка, которого заливали горючими слезами послы с Буяна-острова. Это государство можно было обойти за день, но вливаться в Семиречье они не желали, предпочитая оставаться самостоятельным княжеством. Впрочем, в случае нападения, помощь шла именно из Семиречья, свои все же, хоть и самостоятельные. Да и при нападении с моря, в которое впадала Большая река, Буян-остров был первым рубежом, хоть и… самостоятельным.
Что-то выдумывать ей сейчас не хотелось совершенно, потому решила быть почти честной. Вскоре Злата уже стучала копытами по длинному зачарованному мосту через озеро Богатейку. Любой, кто имел злой умысел против семиреченского самодержца, ступив на мост, рисковал оказаться в озере. Мост просто исчезал под ногами злоумышленника, а из озера выплавишь или нет, это еще бабушка на двое сказала, потому как не все выбирались из чудо-озера. А если выберешься, то стража и чародеи будут поджидать для допроса с пристрастием в застенках Радужного Дворца. Потому на мост не рисковали заходить те, кто был обижен на царя, уж больно мысли крамольные посещали буйные головы. Вот успокоятся, отдышаться и тогда уж на поклон с чистыми помыслами. У Белавы были не чистые помыслы, но к царю они не имели никакого отношения, потому мост ее выдержал без возражений.
— Где ты пропадаешь? — недовольно пробурчал Милятин, когда девушка поставила Злату в конюшню и предстала перед светлые очи Высшего Чародея. Милятин был ликом красен, глаза недобро бегали по собравшимся, явно искали жертву, на кого выпустить пар. Нашлась Белава.
— Дела были, — коротко бросила она и тут же гулко сглотнула, глядя, как глаза Высшего наливаются кровью.
— Какие дела, когда тебе доверили дело государственной важности?! — возопил чародей, нависая над ней.
— Чего кричите, батюшка Милятин? — она скривилась и демонстративно шмыгнула носом.
Высший скривился, женских слез он не мог выносить не хуже Дарея, мастера Белавы. Взгляд девушки потеплел при воспоминании о своем мастере, но она тут же снова всхлипнула, чтобы усугубить эффект. Милятин замолчал и отошел от нее. И только хитрая девка потерла мысленно руки, как тяжелые дубовые двери распахнулись, и в Чародейскую Думу влетел сам семиреченский самодержец.
Корона на государевой голове сидела криво, съехав на один глаз, всклокоченные волосы торчали во все стороны. Посох Власти он запустил через все палаты будто копье. А чего не запустить-то, коль тут двадцать чародеев сидят, все одно удержат в полете и аккуратно у стенки поставят. Белава постаралась стать как можно незаметней, глядя на взбешенного царя-батюшку. Его светло-голубые глаза метнулись по хмурым чародейским лицам, выцепили-таки сжавшуюся девушку, и стремительные шаги длинных государевых ног приблизились к чародейке.
— Ну? — вопросил царь, нависая над ней, занимая место Милятина.
На государя женские слезы не действовали. Это знала и Белава, потому подход должен был быть другой. Поняв, что она стала центром внимания, девушка гордо вскинула голову и… томно посмотрела в глаза царю.
— Здрав будь, царь-батюшка, — сказала она, кланяясь государю. — И хорош же ты сегодня, отец родной, аки орел гордый. Глаза горят, ликом светишься.
Царь приосанился, корону снял, вихры пригладил и обратно водрузил венец своей власти. Мужчина он был еще молодой, до женщин падкий, лесть любил, но принимал не от всех. От Белавы принимал. Давно он кружил вокруг чародейки, которая умудрялась пользоваться своей красотой и оставаться в недосягаемости государевых дланей.
— Что скажешь, Белавушка? — спросил он уже мягче. Кто-то не сдержался и хмыкнул, тут же удостоившись недоброго царского взгляда.
— А что сказать, царь-батюшка? — она наивно похлопала ресничками и скромно потупилась, сверкнув из-под их сени изумрудными глазками.
— Как здоровье твое, красна-девица? — неожиданно спросил он и сам удивился.
— Благодарствуй, государь, жива-здорова. За твое здоровье и благоденствие молюсь денно и нощно. Да пошлют тебе Великие Духи славу и величие.
— Твоими молитвами, Белавушка, твоими молитвами, — самодержец в который раз окинул взглядом ладную фигурку чародейки, сглотнул и попытался вспомнить, что вообще пришел-то.
— Белава, — встрял Милятин, и девушка метнула в него недобрый взгляд, но встретила мстительную усмешку. — Доложи государю, где сундук нашла, кто посмел осквернить птичек дивных?
— Да-да, душа моя, кто же осмелился? — спросил с улыбкой царь.
— Так и нет виноватого-то, — ответила она и максимально честно взглянула в глаза государю. — Сундук есть, а лиходея нет.