Семиречье. Трилогия
Шрифт:
Воину удалось стащить друга вниз, до конюшни. Лошади заволновались, заржали и шарахнулись от них.
— Дымка, — позвал Радмир, — что с тобой? Это же я.
Но жеребец вся пятился, кося голубым глазом на привалившегося к стене Бала. Воин поймал коня и некоторое время гладил, успокаивая.
— Это Бала, — шептал он в бархатное лошадиное ухо. — Он болен, ему очень плохо, и мы должны отвезти его к чародею. Тебе надо только довезти нас. Я тоже поеду, не бойся. Кроме тебя никто не сможет, посмотри на них, — он кивнул на лошадей, мечущихся в стойлах.
Дымка склонил голову, потом жалобно заржал и подставил спину под седло.
— Спасибо, мой верный друг, — Радмир обнял жеребца.
Бала пришлось практически перекинуть через седло, он еле стоял на ногах. Один раз он зарычал, придя в ярость от своей беспомощности, и жеребец шарахнулся от него, но взял себя в… копыта и снова покорно встал. Они наконец выехали с постоялого двора. Люди оборачивались на странную пару на альвийском коне. Радмир поддерживал стонущего друга, стараясь устроить его удобней. Он видел, что для Бала дорога была пыткой, но он держался как мог.
Чародей встретил их на пороге. Когда товарищи вошли в дом, он стянул с Балы плащ и радостно улыбнулся:
— Как все хорошо, — потирал он руки. — Как же все хорошо получается.
— Годемил, — воин заслонил собой друга, — я не понимаю твоей радости, он ведь страдает.
— Страдает, да-да, превращение идет, очень славно идет, — лыбился чародей.
— Мне не нравится твоя радость, — Радмир готов был увести друга.
— Ой, ну что ты, Радмир Елисеевич, не печалься, — чародей поспешно встал перед дверью. — Ты не переживай. Оставляй Балу, я займусь им немедленно.
— Хорошо, я обожду пока ты занимаешься моим товарищем, — Радмир попытался пройти, но Годемил заступил ему дорогу.
— Не стоит, не стоит, Радмир. Приходи завтра утром. Все будет как надо, ты не переживай.
Воин оглянулся на своего приятеля. Тот стоял, прислонясь к стене. Бала открыл глаза, которые все больше наливались кровью, и жалко улыбнулся.
— Ступай, друже, — прохрипел он. — Завтра выпьем с тобой по чарке славной медовухи за здравие чародея.
— Обязательно выпьем, — так же жалко улыбнулся ему в ответ Радмир и обнял Бала.
Это были последние слова, которые воин услышал от Балы, последний раз, когда он видел его почти человеком.
Утром Радмир вернулся в дом чародея, постучал, но ему никто не ответил. Он толкнул дверь и прошел внутрь. Воин позвал хозяина дома, но ответа не последовало. Тогда мужчина прошелся по дому. За одной из дверей ему послышались какие-то звуки. Радмир снова позвал чародея и открыл дверь… Первое, что он увидел, это оторванную руку с большим перстнем, который мужчина видел у чародея. Стены и пол были забрызганы кровью, Радмир судорожно вздохнул и вытащил меч. Из угла послышалась возня и рычание.
— Бала? — позвал Радмир.
Возня прекратилась, и из угла вышел Зверь, сжимающий в лапах изгрызанное тело чародея. Чудище оскалило окровавленную морду, сверкнув красными глазами, и отбросило остатки своего пиршества. Радмир поднял меч, Зверь зарычал и присел, приготовясь атаковать. Они закружили по каморке.
— Бала, — позвал Радмир. — Если ты меня понимаешь, остановись. — но Бала не понимал.
Зверь вновь глухо зарычал и кинулся на мужчину. Схватка была недолгой. Взмах мечом, и Зверь завыл, падая на пол с перерезанными сухожилиями, второй взмах, и голова чудища покатилась к ногам Радмира.
— Прости, Бала, — прошептал он, глядя в стекленеющие красные глаза. — Я не смог тебя спасти, прости.
Мужчина вышел из чародеева дома, вытирая набежавшие слезы. Потом его охватила ярость, и Радмир, вскочив на Дымка, бросился прочь из города.
Глава 20
Черная пустошь простиралась на многие версты, упираясь в Затонуху, которая замысловатой петлей поворачивала у границы с Полянией и исчезала в самой Пустоши. Когда-то здесь стоял древний город, окруженный деревнями. Шуршал листвой вековой лес, наполненный дарами, которые с благодарностью принимали жители этих земель. На капище, которое даже тогда было древним, проводили обряды седобородые волхвы, извечные соперники чародеев. Процветал этот край и благоденствовал, пока однажды не пришла сюда беда. Не сохранилось предание о том, с чего начался пожар. Старые летописи расплывчато и витиевато говорили о волхве, пытавшемся вызвать в священный круг какого-то демона и осквернившего капище. То ли тот демон, то ли Великие Духи наслали огонь на эти земли, который уничтожил за тридцать лун и лес, и город, и деревни. Ушли звери, бежали люди, что остались в живых. Позднее пожар был назван Великим Огнем, и выгоревшая до тла земля Черной Пустошью. На Пустоши боялись селиться, считая земли проклятой. Единственные, кого устроила обособленность этого края, оказались черники, пришедшие откуда-то издалека, и осев в Семиречье. Они наладили торговлю с городом, вырасшим здесь за сто лет до появления черников, исправно платили оброк, отправляли свою дружину, когда приходил указ из стольного Белого Града. К низкорослым смуглокожим чужакам быстро привыкли и перестали относиться к ним с подозрением.
С тех пор, как в Пустоши начали твориться странные дела, черники как-то закрылись от остального Семиречья, все чаще вспыхивали их обрядовые костры и раздавалось заунывное пение шамана. После того, как несколько поселений опустели таинственным образом, некоторые черники перестали искать защиты у своих шаманов и ушли вглубь Семиречья, чтобы обжиться на новых местах. Кто-то остался, но страх витал над Черной Пустошью. До пропажи Прелюба никто особо внимания не обращал на то, что творится по соседству с Пустошевым, потому как черники особо ничего не рассказывали. Первые сведения, которые удалось от них получить, были вырваны пустошевским князем Добрыней силой, но ясности не внесли. Первый гонец, отправленный по настоянию Бала пропал, чуть-чуть не доехав до Белого Града. Нашедшие его селяне, прислали весточку в Пустошев, опознав цвета и знаки гиблых земель. Тогда-то и выяснилось, что грамоты при гонце не было. Белоградцы так же не доехали с повторной вестью до дома, исчезнув где-то в дороге. Добрыня был мужиком горячим. Он все порывался вновь предать Пустошь огню, разом уничтожив неведомое зло, но Годемил удержал его, уговорив дать ему разобраться самому с пустошевскими тайнами. Теперь же Годемил пал жертвой собственной жажды знаний, и князь мог рвануть в Пустошь в любую минуту. Но будет ли толк от учиненных Добрыней разорений? И не сгинет ли его дружина в этом гиблом месте, наполненной неизвестной силой, которая все ясней ощущалась в самой земле.
Обо всем этом думал Радмир, когда волна ярости пошла на спад, и он обнаружил себя в трех верстах от Пустошева. Он остановился и задумался, что делать дальше. Ясно ведь, если встретит Зверей, то еще неизвестно отмахается ли. Тут он вспомнил о черной женщине и белом мужчине. Теперь стало более ясно, кого ему стоит искать, но где? Радмир решил вернуться к городским воротам и начать поиск оттуда, где были следы Бала. Стражники с любопытством смотрели, на воина, который не так давно вылетел из городских ворот с видом обезумевшего человека, а теперь он возвращался с каменным спокойствием на лице. Радмир подъехал к воротам, достал из седельной сумы клубочек, данный ему Дареем, пошептал что-то и бросил на землю. Клубочек закружился, завертелся будто собака, а потом устремился обратно в Пустошь. Радмир вновь вскочил в седло и направил Дымка следом.
Клубок резво катился вперед, перепрыгивая канавки, огибая кустарник и валуны. Путь воина пролег мимо трех пустых селений. Одно хранило следы пожарища, и Радмир понял, что здесь был князь со своей дружиной. Два других выглядели покинутыми. Но ушли отсюда черники по своей воли или пропали, сказать было сложно. Постепенно странник все больше удалялся от города, продвигаясь в глубь Черной Пустоши. Все чаще он видел в пыли следы Зверей. Местами земля была так утоптана, что казалось, будто чудищ было не менее сотни. От такого предположения Радмиру стало не по себе. Он зябко поежился, не смотря на палящее солнце и огляделся. Окрест не было ни души, ни живой, ни мертвой. Клубочек нетерпеливо завертелся на месте, ожидая мужчину, и тот тронулся дальше.