Семиречье. Трилогия
Шрифт:
— Ну как, Дареюшка? — спросил его Хвощ.
— Убрали мы вашего упыря, — ответил чародей, зевая. — Белавка тоже на улицу вылезла.
Об укусе он умолчал, справедливо подозревая, что хозяева дома впадут в панику. Милава быстро накрывала на стол.
— Надо Ядреюшку будить, наш касатик богатырским сном спит, — сказала она, вытирая руки о передник.
Чародей усмехнулся, вспоминая белавино определение Ядреюшкиного храпа. Милава быстро поднялась по лестнице, ласково защебетала под дверями спящего сыночка, потом заскрипела дверь и… раздался оглушительный женский вопль.
— Ядрей! Сынок! Да что же это?
Чародей сорвался с места, в ужасе представляя Белаву с окровавленными губами над телом свежеубиенного Ядрея, но предстала ему совсем иная картина. На большой деревянной кровати среди подушек и перин сидел здоровенный заяц и дико косил глазами. У входа тяжело осела Милава и голосила на всю избу. Дарей быстро заглянул в светелку, там сладко спала Белава чему-то мило улыбаясь во сне.
— Ну… упырица, — выдохнул чародей и вернулся в комнату Ядрея.
Там уже стоял Хвощ, держа зайца за уши и удивленно разглядывая зверя. Дарей взял у него дергающегося зайца, осмотрел и посадил обратно на кровать. Потом зашептал, щелкнул пальцами, и пред родительские очи явился сам Ядрей с красными ушами.
— Мамо! — завыл он, кидаясь к счастливой матери, утирающей слезы. — За что мне батя ухи надрал?
— Сыночек, Ядреюшка, — Милава повисла на бычьей шее великовозрастного дитяти. — Живой, здоровый, красавец мой родименький.
— Дарей, — Хвощ всем своим видом требовал объяснений.
Чародей вздохнул и рассказал душещипательную историю, как гнали они с ученицей проклятого упыря от самого кладбища, как изворачивалась и грозила им погибелью нечисть злобная. И прошлось им кидать в упыря заклинания, чтобы остановить нежить поганую, и одно заклинание отбило лихо докучливое, видать оно в Ядрея и отлетело. Вот вам повинная голова, что хотите, то и делайте. Хвощ качал головой, Милава прикрыла ладошкой рот в ужасе, а Ядрей уже вовсю чавкал над миской с кашей.
— Какого страха вы натерпелись, бедные, — всплакнула жалостливая женщина. — Ты кушай, чародеюшка, кушай.
— Благодарствуй, — Дарей со скорбным видом взял ложку.
— Да уж, натерпелися вы от нашего упыря, — вздохнул Хвощ и полез в небольшой сундучок. — Вот вам за труды ваши, — и положил перед чародеем небольшой кожаный мешочек, тяжело звякнувший монетами.
Дарей закашлялся, потом взял мешочек и тяжело вздохнул:
— Да пустое, Хвощ, мы завсегда помочь добрым людям рады. — и убрал мешочек к себе.
— А за сына спасибо, вернул нам богатыря нашего, — и хозяин встрепал сыновьи вихры.
Чародею стало немного стыдно, но не говорить же, что он всего лишь исправил сотворенное мстительной ученицей. Он только неопределенно кивнул, мол, не за что, и продолжил трапезу. Вскоре послышалось шевеление из светелки, и к ним спустилась разрумянившаяся со сна Белава.
— Славного дня вам, люди добрые, — поздоровалась она и бросила быстрый взгляд на выходящего из избы Ядрея и на нахмуренные брови мастера.
— Все потом обсудим, — поспешно сказал чародей, пока она не ляпнула что-нибудь.
— Хорошо, — согласно кивнула девушка и села завтракать.
Глава 5
Утро выдалось дождливым, разбудив двух путников стуком капель по лесной листве. Чародеи одновременно открыли глаза и встали. Белава сладко потянулась и ойкнула, когда на макушку ей упала холодная капля. Дарей развел костер и наколдовал воды в котелке. Девушка умылась и пошла помогать учителю с завтраком. После Упырево она получила от чародею хорошую взбучку за зайца, за безголовую свою вылазку на ночную улицу, за укус упыря, потому как с низшей формой нечисти она уже должна была справляться с закрытыми глазами. Белава бледнела, краснела, заикалась, чесала в затылке и даже пыталась расплакаться, чем, в общем-то, и успокоила мастера, впадавшего в ступор от женских слез. Но до вечера он с ней не разговаривал. Девушка заискивала и подлизывалась как могла, но учитель только сурово хмурил брови. Помирились они уже перед сном, когда учитель нарушил молчание указанием поставить защитный круг. И теперь всякая напряженность между ними исчезла, Дарей простил свою непутевую ученицу.
— Мне прабабушка вчера снилась, — сказала Белава отхлебывая горячий чай.
— Да? И что снилось? — заинтересовался Дарей.
— Как она к нам в дом пришла, больше ничего, — разочаровано призналась девушка. — Я все пытаюсь вспомнить, что она матушке тогда говорила, а не получается вспомнить.
— А при помощи ясновидения?
— Не получается. Я пыталась.
— Значит неважно, раз не вспоминается, — чародей потерял интерес к этой теме.
— Не скажите, мастер. Матушка с того времени очень поменялась. Сдается мне, что ее бунт против чародейства с тех пор пошел. Чувствую, что есть там что-то важное обо мне.
— Да, остались у тебя загадки, — признал Дарей. — Мне слова Баэлиана долгое время покоя не давали, что дар жизненной силы в тебе не твой. Вот ведь главная загадка. У бабки взять не могла, сила-то через пять лет после ее гостевания проснулась. С чем это может быть связано?
— Не знаю, — пожала плечами ученица.
— А мне кажется, что как раз в десять лет к тебе сила жизни-то и пришла. Пришла бы раньше, раньше бы и сила проявилась. Но вот у кого ты могла его стянуть, если Хвалена, бабка твоя, за несколько лет до этого пропала и у вас больше не появлялась? Чародеев жизни не так уж и много. И если верить старой легенде, все они твои сродники. Я знавал двоих. Хвалену да Ведислава. Хвалена исчезла, выходит, пятнадцать лет назад, видел я ее еще за десять лет до этого. Встретились на постоялом дворе в Белом Граде. Она тогда спешила куда-то. Поговорили немного, и ушла она. А вот Ведислав пропал три года назад, как раз после поездки в Полянию. Прислал мне вестника, что направляется туда по приглашению, а после ни слуху, ни духу. Знаю еще, что был такой чародей жизни Гостенег, жил он недалеко от Желтых болот, это рекой Чернухой. Гостенег тоже пропал. Сам я его не знал, с ним Радмир знакомство водил, — Белава еле заметно вздрогнула. — Они с Балой у Гостенега как раз останавливались, когда Желтых болот Мора изгоняли. Чудище такое было, насылало на кружные земли всякую заразу. Так вот, Радмир говорил, помнится, что о Гостенеге он не слыхал ничего годов пять, сгинул как и Хвалена с Ведиславом. Хм…
— Что? — Белава подалась вперед.
— А ведь странное дело, да? За пятнадцать лет три чародея жизни сгинули. Не умерли, не погибли, не осели где-то, а просто исчезли бесследно. Такого с колдунами и чародеями, более слабых сил вроде не происходило. Скольких знаю, об их судьбе все ведаю.
— Может совпадение?
— Не знаю, не знаю… Но что-то в этом есть. Но не пропадают чародеи одной силы так часто.
— Пятнадцать лет-то часто? — изумилась Белава.
— Для чародеев, да. Ты пока обычной человеческой жизнью меряешь. А жизнь магов длиннее в несколько раз. Для нас пятнадцать лет, как год с половиною для обычного человека.
— А сколько вам, мастер? Все время хотела спросить, только боязно было.
— Мне двести годков почти, — ответил Дарей, и Белава ахнула.
— Сила жизнь продлевает. Стареем мы намного медленней. По человеческим меркам мне не больше пятидесяти. Бабке твой примерно столько же должно было исполниться.
— А те, кто не обладают силой, но имеют маленький дар, они сколько живут?
— Не понял.
— Ну вот как… как Радмир или Ярополк. Радмир не поддается чужим чарам, а Ярополк ложь чувствует. Это ведь тоже дар.