Семнадцать мгновений Вейдера
Шрифт:
– Наверное, вы правы, Киттстер. Но… ведь именно забывая о милосердии, мы становимся… нелюдями.
«Поверь мне, старый друг. Уж я-то знаю…»
– Возможно. Но, когда в сердце царит месть, трудно думать о прощении. Был у нас один случай… ну, да ладно. Дело прошлое.
В груди возник неприятный холодок, когда Энекин сообразил, что за «случай» имел в виду Киттстер. Да, ему не стоит говорить о милосердии… и тем более, защищая тех, кого сам же убивал без сомнений и жалости. Те женщины и дети…
– Буря стихает. Не буду вас больше отвлекать. И… спасибо за беседу.
«Он что-то заподозрил?»
– Это вам спасибо. Знаете… у меня такое чувство, что мы знакомы уже давно.
Это был пробный шаг.
«Неужели…
– Забавно… у меня тоже. Наверное, случайное сходство…
Очень захотелось спросить «с кем?», но Скайуокер не решился. Возможно, просто боялся ответа. Ведь Энекина похоронили так давно…
Они попрощались, Вейдер накинул плащ и направился к выходу. Киттстер задумчиво смотрел ему в след.
«Так похож на Люка… чего только не бывает в этой Галактике! Еще чуть-чуть, и я бы поверил… но нет, это невозможно. Мертвые не возвращаются… как бы нам этого не хотелось».
Буря вымела пустыню, будто огромным веником, и поверхность планеты казалась ровной, как стол. На несколько мгновений Энекин забыл обо всех огорчениях, поддавшись удовольствию от быстрой езды. Как же редко нам удается, вот так, отпустить себя на волю! Наверное, только в детстве… да еще в такие вот редкие моменты наедине с собой. Скайуокер немного сбавил ход. Такими темпами он достигнет Мос-Айсли слишком быстро… а ему не слишком-то хотелось возвращаться.
Нет. Он и сам знал, что дело не в этом. Просто именно эта планета стала для него символом потерь, именно здесь он впервые заглянул в собственную Темноту. Любовь и смерть – два слова, неразрывно связанные для него с Татуином. Неожиданно вспомнились прочитанные много лет назад строки, песня-загадка из сказаний о подвигах древних героев:
Есть у любви сестра. Ее простое имя Немолкнущий прибой выносит к берегам. Оно – как крики птиц над дюнами пустыми, Как терпкое вино – иссушенным губам, Как резвому коню – препятствие пустое, Тому, кто все сказал – веление молчать, Есть у любви сестра. Но имени простого Я не могу назвать. Я не могу назвать. Когда моей любви одежды золотые Осыпятся дождем на ветреный причал, Появится она. И в сердце, как в пустыне Поселится одна. И имя ей...«Печаль… светлое чувство, приходящее на смену злости и отчаянию. Конечно, если повезет».
Но весела любовь, ее златая россыпь
Венчает окоем забывчивого лба,
А у ее сестры медлительная поступь...
И каждый шаг – печать... и имя ей...
«Судьба… хотя, в моем случае, правильнее сказать - «предназначение». Знать бы того шутника, что «выбрал» подобную участь для Энекина Скайуокера …»
На золото любви не могут бросить тени Ни алая судьба, ни черная печаль, И лишь ее сестра белеет на причале: Она сама - предел, она сама -«... причал. Да, всем нам нужно место, куда мы могли бы возвратиться в конце пути. Как правило, люди стремятся к своим корням, туда, где родились. Что ж, я не стал исключением. Наверное, я никогда больше не решусь на такое, но сейчас… сейчас я даже рад, что приехал. Наверное, мне был необходим подобный опыт. Всплеск эмоций, о существовании которых я почти позабыл…»
Есть у любви сестра, белы ее одежды, Сердец не затворить. Печати не стереть. Под множеством имен ее узнали прежде... Кто испытал любовь, обязан...«В том сказании никто не осмелился произнести вслух это страшное слово – «умереть». Глупо. Разве смерть – это страшно? Жизнь временами бывает куда ужаснее. Впрочем, возможно, те люди тоже это понимали, ведь нигде не сказано, что смерть – ответ на загадку. Но даже если и так… неужели, умереть за любовь, за идеалы – хуже, чем в собственной постели? Я так не думаю. И если смерть – плата за любовь, то я, пожалуй, согласен на такую цену… ведь без привязанностей – не жизнь… а так, существование. Вот только умер почему-то не я, а она. И я до сих пор не понимаю, за что? Неужели, именно за любовь?»
Таланты истинны на критику не злятся:
Их повредить она не может красоты;
Одни поддельные цветы
Дождя боятся.
И.А. Крылов. Цветы.
Командный состав Звезды Смерти представлял собой пеструю подборку карьеристов, общими у которых являлись лишь непомерные амбиции. Глядя на длинный список их фамилий, Энекин лишь молча усмехался: в немного подкорректированном виде он превратился бы в перечень семей олигархов и принадлежащих им и их ставленникам концернов, бьющихся за новую кормушку. И вот теперь муравейник зашевелился – крики Мотти Вейдер услышал еще в коридоре:
Я говорю вам, что на этот раз он зашел слишком далеко, - с чувством убеждал генерал.
– Этот Лорд, навязанный нам по указке Императора, будет нашей погибелью. До тех пор, пока боевая станция не будет полностью введена в строй, мы останемся уязвимыми. Некоторые из вас, кажется, еще не понимают, насколько хорошо вооружен и организован повстанческий Альянс.
«Опасно… очень опасно. Даже недалекий генерал распознал реальную опасность, а ведь Альянс так и не получил планов станции! Мы не готовы к открытой схватке. Время! Его надо выгадать любой ценой».
Скайуокер скривил губы под маской и немного насторожился. Не то чтобы он удивился резким выпадам. Вейдера ругали часто и много… но, главным образом, шепотом и в узком кругу. Темный Лорд имел репутацию человека, над которым не стоит шутить, и сегодняшние слова Мотти звучали в ушах тревожным набатом. Перестанут бояться – смогут пристальнее присмотреться к его деятельности. Противоречие, подмеченное недалеким генералом и высказанное в пылу спора, могло навести кое-кого на мысли, опасно близкие к истине. Конечно, большинство только рассмеется в ответ на предположение, что некоторые ляпы Темного Лорда являются чистой воды диверсией… но Палпатин не любил веселиться. Да и Мотти не посмел бы тявкать, если бы не весть о том, что младший ситх в опале.