Семнадцатый
Шрифт:
– Что? Что ты сказал? – переспросила Лера.
– Ставку, говорю…
– Номер! Что за номер? – перебила меня Лера.
– Номер? Ну, семнадцатый. Во всю спину у этого психа красуется. Я хорошенько рассмотрел, ведь он был буквально в шаге от меня… – я гнал все быстрее, будто подстрекаемый собственным бесстрашием. И не только.
До меня доносился знакомый рев мотора, становившийся
– Послушай, это он! Он! Вот почему он тебя не отпускает! Это же так очевидно, так просто, – Лера пыталась достучаться до меня сквозь нарастающий шум. – Я тебе никогда не рассказывала, послушай. Ты когда уехал в столицу…
– Лера, мне не до этого, – некогда было ворошить прошлое.
– Нет, ты послушай. Я тогда стала встречаться с твоим братом, ты знаешь, – тараторила Лера.
– Да леший с ним, с Димой, я тебе еще тогда сказал. Я сам тебя бросил, ты ничего мне не должна объяснять, – свои чувства я излил, а лерины объяснения мне почему-то слушать не хотелось. Все это осталось в прошлом и сейчас ничуть меня не трогало. Даже напротив, напоминание о брате именно в эту минуту, перед лицом возможной смерти, казалось мне издевкой. Как она вообще может думать сейчас о нем?
– Кирилл, это важно! – Лера так редко называла меня по имени.
– Сейчас??
– Да, именно сейчас! Послушай, он умолял меня сохранить его тайну. Дима участвовал в гонках, в уличных заездах. Все мечтал быть как ты, нет, лучше тебя! Он не просто хотел стать тобой, седьмым – он мечтал превзойти тебя во всем. И приставил единицу к твоему номеру, надеясь, что когда-нибудь на его спине останется только она. Но сколько я его знала, ему это так и не удалось, и он… – Лера запнулась, – Он ездил под семнадцатым номером.
– Димка? – тупо повторил я, глядя в разбитое стекло. Со мной только что поравнялась пара горящих глаз.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СМОТРЯЩИЙ СНИЗУ ВВЕРХ
Глава 1. Димка и его обещание
Димка рос парнем ни о чем. Так о нем говорили все,
Например, так про него рассуждал старший брат. Нет, он искренне пытался полюбить его первые годы. Но в младенчестве это выходило со скрипом, а когда оба подросли – то и вовсе бросил всякие попытки найти точки соприкосновения. Всё в Димке – и внешний вид, и манера поведения, и противный, высокий как у девчонки голос – отталкивало, а в куче с колючим характером еще и ясно говорило о том, что налаживать контакт с внешним миром ему или не интересно, или не нужно. В итоге, брат махнул на него рукой и попросту привык к его присутствию, как к мебели в комнате. На смену так и не родившейся братской любви пришло чувство то ли вины, то ли стыда за то, что «не получилось». Пришло и прочно закрепилось, сделав невозможным установление хоть каких-либо доброжелательных отношений.
Нет, братья не ругались и не дрались, как это часто бывает. Они скорее избегали друг друга. Окружение одного невзлюбило другого, а у того, другого, у Димки, в свою очередь никакого окружения не имелось в принципе, так что всю возможную нелюбовь ему пришлось копить в себе одном – отдуваться, так сказать, за всех своих несуществующих друзей сразу.
Не совсем понятно, отчего возникла эта самая нелюбовь и кому конкретно она адресовалась. Но факт оставался фактом – между братьями образовалось постоянной величины расстояние, и ни один из них не имел ни малейшего желания его сократить.
Мама, однако, Димку на самом деле любила (отец ушел, когда Димка был еще совсем крошечным, и разговоров о нем в семье обычно не заводили). Не меньше, чем задорного, жизнерадостного и эмоционального первого сына. Но вот только сам Димка в принципе не верил, что достоин чей-то любви, а потому все ее проявления либо отрицал, либо вовсе не замечал. И со временем мать как-то привыкла ограничивать себя в ласке и заботе по отношению к младшему сыну, хотя и беспокоилась, и вздыхала по этому поводу не раз.
Конец ознакомительного фрагмента.