Семья Лоранских (Не в деньгах счастье)
Шрифт:
Граня притих. Легкое облачко раздумья набежало на его красивое лицо, потом все черты разом осветились милым выражением детского благодушия.
— Мамочка, — произнес он ласково, — мамочка, поймите вы меня, ради Бога, наголодался я! Ведь, до шестнадцати лет, шутка ли, в заплатанных брюках ходил и Бог знает в каких сапогах, от штопок на чулках пальцы натер до мозолей. А кругом богатые люди, щеголи, под нос тычут своими достатками. Поймите, всякое ничтожество, урод всякий — и тот в модной тужурке и в запонках от Фаберже ходит. А я в куцых рубашонках, как приготовишка какой-нибудь. Ведь смеялись они… А теперь вдруг счастье такое упало, можно сказать, на
— Гранюшка, милый, родной! Да разве я… да что ты? — и старушка, чуть не плача, обняла огненно-рыжую голову своего «красавчика» и в неизъяснимом порыве прижала ее к своей груди. — Делай, что хочешь, родной мой! Может быть, ты и прав! Рано тебе заботиться о черном дне. Господь с тобою!
Граня торжествовал. Мать соглашалась с ним, и последнее препятствие отстранялось, таким образом, с его дороги. И Граня наскоро целовал свою старушку и, взяв хорошего извозчика, летел «в город», как называли центр Петербурга скромные гаванцы.
А Марья Дмитриевна, глядя вслед любимцу, думала:
«И правда, ребенок он… и много лишений бедняжка видел. Пусть хоть теперь вдоволь насладится, развернется немножко. Пройдет у него эта лихорадка; одумается и сократит расходы».
Но Граня не одумывался. За новыми голландскими воротничками следовал изящный штатский костюм, сшитый у хорошего портного, рекомендованного богачом Берлингом; затем шли золотые запонки с маленькими сапфировыми звездочками от Фаберже, точь-в-точь такие, как у графа Стоютина, за ними — дорогой туалетный прибор, как у Миши Завьялова, и, наконец, что более всего поразило домашних, покупка великолепного мраморного умывальника, какой Граня видел у того же Берлинга, с которым очень сдружился в последнее время. Умывальник был чудо искусства, и Граня отдал за него громадную для его крошечного капитала сумму. Когда эту мраморную громаду с изящными резными колонками и великолепным венецианским зеркалом артельщики внесли в скромную квартирку в Галерной гавани, Марья Дмитриевна искренне испугалась.
— Не к нам, не к нам это, батюшки, — замахала она им руками.
— Никак нет, должно к вам, госпожа, потому, значит, адресок у нас имеется, — произнес с усмешкой рыжеватый артельщик, чуть заметно усмехаясь себе в бороду, — молоденький баринок емназист покупал.
И он с победоносным видом подал бумажку с адресом, четко написанным рукою Грани.
Вся семья сидела за обедом, за исключением самого Грани, рыскавшего, по обыкновению, в этот час по магазинам.
Павлук громко и искренне расхохотался и нелепой покупке брата, и полной растерянности матери.
— Пашенька, как же быть-то? — спрашивала та, испуганно мигая своими добрыми глазами.
— Взять, конечно, раз вещь куплена, — отвечал Павлуша, все еще не переставая смеяться.
— Да куда же мы его поставим? — волновалась старушка.
— Да устроим как-нибудь! — успокаивала мать Валентина. — Раз глупость совершена, надо, по крайней мере, принять ее с гражданским мужеством.
— В нашу комнату поставить придется, мамаша, — решила Лелечка, почти с благоговением прикасаясь к белому мрамору резных колонок и смотрясь в прелестное венецианское зеркало, в котором, казалось, каждое лицо должно было выигрывать вдвое.
После долгих разговоров, было решено поставить умывальник в гостиной.
И странно было видеть среди скромной старенькой мебели Лоранских эту изящно красивую вещь.
Все обитатели серого домика
Теперь уже ни Марья Дмитриевна, ни Лелечка не находили, что умывальник неуместен в гостиной. Лелечка даже робко прибавила, что он, как будто «скрашивает» их обстановку и, если убрать чашку и постлать сукно на доску, то он будет иметь вид прехорошенького письменного столика.
— А когда я буду мыться по утрам, то сукно Фекла может снимать и снова ставить чашку, — категорически заявил Граня.
— Только на кой шут тебе он? — усмехаясь, заметил Павлук. — Ведь не барышня же ты, в самом деле?! И потом лучше уж было мебель купить новую, уж коли на то пошло.
— И мебель купим! и мебель! — обрадовался Граня. — Все сложимся и купим мебели.
— Ну нет, я на это не согласна! — возвысила голос Валентина. — Мне каждая копейка теперь нужна. Необходимо тьму костюмов наделать, и ротонду, и бриллиантовые сережки, хотя скромненькие, а надо… На сцене нельзя иначе — свои условия…
— Ну, сережки тебе публика должна поднести: «Артистке Лоранской от восхищенной толпы», или что-нибудь в этом роде на футляре. Ха, ха, ха! — звонко расхохотался Граня и вдруг щелкнул себя пальцем по лбу. — Ба-а, Валентиночка! Я и забыл главное-то! Кого я встретил сегодня?… Как ты думаешь? К себе тащил. Слово взял, что буду. И буду, непременно буду! Интересно взглянуть, как миллионеры живут! На каком рысаке ехал! Кучеру не удержать даже. Узнал меня, велел остановить, сам слез с пролетки, ко мне подошел… Я из гимназии вываливался с нашими в это время как раз… Когда, — говорит, — можно к вам приехать, Валентину Денисовну поблагодарить за ее участие к судьбе отца? Вакулин! Понимаешь, сам Вакулин! И как просто, точно свой брат-гимназист!
«Я — говорит, — на ваш гимназический благотворительный вечер собираюсь. На вокально-музыкальное отделение приеду! А ваша сестра не выступает разве?» — «Нет!» — говорю. Очень жалел, что ты не выступаешь; говорил, что читка и экспрессия у тебя изумительные… И знаете что? — обратился Граня уже ко всем, — Миша Завьялов с ним родственник дальний. Ужасно его хвалит… Вообще он мне нравится! Сегодня он будет у нас… Взглянуть, говорит, приеду, как вы устроились.
— Ах! — сорвалось в одно и то же время с уст Марьи Дмитриевны и Лелечки. — Что ж ты раньше не сказал? Мы приготовились бы.
— Да что, у вас денег, что ли, нет приготовляться? Пошлите за тортом к чаю, за закуской… фрукты, вино… Его надо вовсю принять: ведь всем ему обязаны.
— Фекла не сумеет выбрать! — заикнулась Лелечка. — Я поеду.
— Нет, уж лучше я сам! Ты мадеру в рубль купишь знаю я тебя, скрягу! А надо хорошую. Я думаю, при его богатстве, он шампанским зубы полощет… И потом, Бога ради, ванильных сухариков не покупайте, — внезапно раздражился Граня, — задушили вы вашими ванильными сухариками. Этакое мещанство, право! И грошовой колбасы с чесноком не ставьте на стол.