Семья моего мужа против развода
Шрифт:
Возомнила себя невесть кем, спасательница нашлась, лезу в чужие жизни…Да пусть делают что хотят!
– Я…ты чего это… - Фелисия прерывает звонкую тишину.
Неужто у меня сейчас такое пораженное выражение лица? Если выгляжу так, как себя чувствую – полностью поверженной и опустошенной – то лучше поскорее уйти. Чего она от меня ждала? Что я начну огрызаться в ответ?
Как же больно, и физически тоже – будто пронзили в самое сердце…
– Тебе запрещено покидать этот дом, - удается произнести негромко, но мои слова звучат отчетливо в звенящей тишине. Как старшая, я должна вести себя разумнее, не давать слабину.
Фелисия хлопает глазами.
– Следите за ней, чтобы не сбежала, - говорю двоим мужчинам-охранникам и, дождавшись от них понимающих кивков, удаляюсь по лестнице наверх в свою спальню.
– Юнис! – замерший на пролете Эдвард зовет по имени. В руках у него тетрадь с конспектами из учебников за сегодня. Сколько он успел услышать? Хотя, какая разница.
– Завтра, хорошо? – говорю я, не пробуя потратить усилий на жалкую улыбку, и прохожу мимо.
Но и в одиночестве в спальне мне нет покоя.
Брошенные Фелисией слова звучат в голове.
В чужой монастырь со своим уставом не лезут. А я полезла. Стоило ли?
«Сейчас я даже себя не могу защитить…» - вспоминаю слова Джареда. Их и ко мне можно применить.
Спустя пару кругов по комнате я мысленно даю себе оплеуху.
А кто может? Кто может гарантировать мне мою или чужую безопасность? Даже сотня телохранителей не смогут дать стопроцентную гарантию! Люди ведь не боги.
Конечно. Я предотвратила вынесение приговора Эду и его последующую ссылку на соляные копи! Глупо умалять это достижение. Сюжет изменился и теперь судьба каждого тоже меняется, пусть она и стала непредсказуемой, но лучше так, чем страдать от неизменных событий будущего.
Фелисия права в том, что у каждого свой путь.
Не мне решать, будет ли он легок, но вот идти по нему или нет – это уже мое решение.
И раз уж я решила, что моя задача отогнать от этой семейки все невзгоды, то пусть так и будет дальше. Не хочу загоняться, ни до чего хорошего это меня не приведет.Мне остается только со всем смириться. С тем, что я не умерла, а продолжила свое существование каким-то образом в книжном мире, в том, что заняла тело другого человека; с тем, что я сама, та я, уже давно перестала существовать…во всех мирах.
Солнце завтра тоже взойдет. Ему плевать на войны, на жестокость и насилие, на счастье и добродетель.
Не ждать чего-то взамен очень трудно. Любить, зная, что можешь оказаться отвергнутым, доверять, зная, что тебя могут предать. Чтобы испытывать эти чувства безо всяких условностей требуется вера. Нужно верить в то, что поступаешь правильно, даже если страдаешь в результате, даже если это не идет на пользу другому человеку и самому себе.
Я останавливаюсь напротив зеркала. Смотрю в отражение. Там лицо, чьи черты мне незнакомы. Я забываю, как оно выглядит по несколько раз на дню. Но и прошлое мое сглаживается в памяти.
Моргаю. Глаза жжет. Горячие капли падают вниз, на крышку деревянной шкатулки с украшениями, что горделиво стоит на комоде. Я всхлипываю.
Я злюсь и грущу. А значит, что мне не все равно. Для меня еще многое имеет значение. Есть еще надежда.Губы у моего двойника в зеркале растягиваются в широкую улыбку. Невозможно стать кем-то новым, не оплакав утрату себя прежнего.
Следующее утро после экзистенциального кризиса накануне вечером, спровоцированного усилиями Фелисии, я просыпаюсь в каком-то забытие.
За завтраком Эдвард, вдруг решивший поесть в столовой, косится на меня, чьи глаза опухли от ночного слезопада, с осторожностью.
– Конспекты за вчера жду вместе с сегодняшними вечером.
– Хорошо.
Обстановка разряжается.
Стоит, наверное, зайти к Фелисии? Поговорить по душам…Отметаю эту идею, когда уже поднимаюсь на этаж выше в хозяйское крыло. С обоих сторон глухо закрытой спальни дежурит охрана.
Завтра. Пусть немного остынет. И я тоже приду в себя.
Возвращаюсь к себе и прошу Ирму сделать мне прическу и легкий макияж, выбираю платье с расклешенными длинными рукавами, надеваю на одну из рук купленный вчера арбалет. Так, на всякий случай. Охраны-то у меня самой нет, как вчера обратила внимание золовка.
Пора бы узнать, как там дела у Майкла Розье.
Сам он не спешит ставить меня в известность, тогда придется нанести личный визит самостоятельно. На пути мне никто из домашних не встречается. Выхожу на улицу, экипаж по просьбе, переданной через горничную, уже ждет за воротами.
Я иду, поглощенная мыслями, но движение за живой изгородью сада улавливается боковым зрением. Кто там? Для садовника размер мелковат. Тихонько приближаюсь к стене из кустарника, местами пожелтевшего, активно готовящегося к зимовке.
Но видимо, за мной тоже наблюдали сквозь листву. Потому что, приблизившись, мне удается разглядеть только удаляющуюся спину ребенка в платьице и растрепанную копну золотистых кудрей. Чья это девочка? Дочка кого-то из слуг?
12
– Вы плакали? Не волнуйтесь, Юнис, я не допущу, чтобы с Рейнардом произошло несчастье.
Я поджимаю губы. Пожалуй, лучше не говорить Майклу о том, что причиной моих припухших глаз являются вовсе не слезу по супругу, которому грозит опасность.
Если честно, то и сам Розье выглядит ненамного лучше меня. Лицо осунулось, под глазами черные тени. Одежда его тоже не в лучшем состоянии. Когда он последний раз был дома?
Кабинет мужчины в компании тоже с последнего моего визита знатно захламился. А на подоконнике собралась целая коллекция грязных кружек из-под кофе. Или чего покрепче, кто знает.
– Есть новости?
Майкл поджимает губы, хмурится. Явно что-то есть. Весьма серьезное, но упрямая поза говорит мне о том, что ничегошеньки я не узнаю.