Семя скошенных трав
Шрифт:
Сходил за аптечкой, водогрей запустил. А старуха говорит:
— Сём, не надо им сильно греть. Чуть-чуть теплее комнатной, а то обожгу их. У них там, на Шеде, холода лютые, им эта наша метель — как осенний дождик.
Принёс я воды, две пары Светкиных рабочих брюк и два свитера, чтоб шельмочки переоделись. Не особо-то они были стеснительные — ну да и тельца у них какие-то кукольные, земная одежда, хоть и безразмерный эластан, смотрелась на них чудно и непривычно. Зато тепло всё-таки… а я ещё думал, где им взять
Танюха стала диагност переключать, да призадумалась.
— Вот что, — говорит. — Иди, буди Томку. Пусть диагност перезагрузит и что-нибудь придумает с переводом речи: понимать нам их как-то надо.
Думал, Томке придётся ещё полчаса объяснять — но она прямо на ходу сообразила. Планшет, гарнитуру, ещё какие-то штуковины сгребла со стола — и бегом со мной. И дешифратор собрала, пока Танюха раненой руку перевязывала. Поганенький, конечно, вышел дешифратор, несинхронный и словарный запас совсем мизерный — но коптил кое-как.
Девчонки, правда, ужасно были молчаливые. И в шоке. Но когда Танюха закончила перевязку и им поесть сделала, на нашем рыбьем жиру, в котором намудрила чего-то — голосок они подали.
Имена назвали.
Раненая вроде — Лэнки или Лэнхи, не разберёшь. А беременная — Оли. Ну я и стал их звать Ленка и Оля — а они стали откликаться, ничего.
Ленка была чуток пошустрее, Оля — совсем уж робкая, жалась в угол и молчала. А может, просто боялась за ребёнка… хотя что они там понимают, в десять лет… и как ухитрилась себе ребёнка заделать. Раненько они начинают, эти шельмы.
Томка с ними разговаривала кое-как. Дешифратор, особенно сетевой — штука глючная, неточная, хорошо если общий смысл улавливает. И читать и нам, и шельмочкам было проще, чем с голоса: голосовой помощник так садил ледяным тоном, что мороз драл по коже.
Так что мы общались по первости субтитрами.
Томка спросила, откуда они взялись в метель в лесу. Ленка помолчала, переглянулась с Олей — и еле выговорила, мол, пленные. Сбежали. Ленка нашла лазейку где-то там, где их держали, и вытащила сестрёнку.
Такие дела. Сестрички, а не подружки.
— На побережье много людей, — говорит. — Море контролируют военные. Мы пошли… туда… в тот…
Томка им:
— В лес?
А Ленка:
— В лес, — по-русски. И повторила. — Лес. Лес. Лес — очень страшно.
А Томка им, грустно так:
— На что же вы надеялись? На военной базе или в лагере для военнопленных — или где вас там держали — вам наверняка было безопаснее. И домой бы вас вернули, когда война кончится. А так — вот о чём вы думали? Вы же могли погибнуть!
Шельмочки переглянулись — и их мордашки снова окаменели. Не знаю, как по-другому это описать: реально будто в каменные маски превратились, как там, у антенны.
И Оля тихо-тихо, еле-еле слышно сказала:
— Хочу жить вместе со своим бельком. Или умереть вместе со своим бельком.
Томка ей говорит:
— Так и жила бы. Кто бы стал трогать твоего белька… ребёнка, да? Белёк — там? — и показала на живот ей.
Оля сжалась в комок, прямо свернулась внутрь себя, обхватила живот руками, ничего не сказала. Зато Ленка Томке взглянула прямо в лицо:
— Люди забрали бы. Люди убили бы. Люди забрали двух моих бельков. Люди вынимали бельков изнутри. Лучше умереть… там, где лес.
Томка только ахнула. А Танюха смотрит во все глаза, губы белые — и повторяет:
— Быть не может. Просто быть не может.
Ленка её взглядом полоснула, как ножом — наши девчонки в таком возрасте так не могут:
— Так бывает. Только так и бывает. Ты не знаешь, — и посмотрела на меня. — Скажи, тот… маленький… у большого… у которого на голове — так… что ты будешь с ним делать?
И показывает рога пальцами.
— Телёнок, да? — говорю. — Маленький телёнок. У коровы. Вон там, в коровнике?
Она ладошки сложила, будто собралась молиться, и по-русски говорит:
— Те-лё-нок. Там, — а дальше уж по-своему. — Что ты с ним сделаешь?
Я даже растерялся как-то.
— Это, — говорю, — коровка маленькая. Я её того… как его… подрастёт немного — и отошлю её к другому фермеру. Она жить у него будет. Молоко будет давать. Ты понимаешь? Молоко.
Они переглянулись, и Ленка сказала:
— Нет.
Инопланетяне…
Но почему-то мне кажется, что очень важно объяснить. Как они рассматривали телёнка… чем-то их сильно задело.
— Ну, — говорю, — что… корова — зверь такой. Зверь. Домашний. С людьми живёт. Понимаешь?
— Да, — отвечает.
— Вот, — говорю. Аж пот вытер. — Корова даёт молоко. Ну как… у неё внизу — вымя. А из вымени молоко течёт. Ест телёнок. И люди пьют. Понимаешь?
— Да, — отвечает.
Меня отпустило немного.
— Вот, — говорю. — Люди корову кормят, поят… а она даёт молоко. Понимаешь? Маленькая вырастет — тоже будет давать.
Смотрят так, что не по себе. И Ленка говорит:
— Значит, ты её не убьёшь? Не будешь есть?
Тьфу ж ты, пропасть…
— Мы, — говорю, — люди, вообще-то, конечно, едим мясо. Но это самое… мы мясо выращиваем отдельно от зверя… биосинтез, понимаешь? Светка проснётся, объяснит тебе.
А Ленка всё смотрит.
— А нас? — говорит.
— Что — вас?
— Убивать. Чтобы съесть. И биосинтез.
Танюхе всё это, похоже, надоело. Она только головой мотнула:
— Ну, всё. Никто никого не убивает и не ест. Глупости. Светает уже… скоро первая дойка. Тома, запускай проверку системы, ночью буран был, мало ли… а вы, девочки, отдыхайте. Тут тихо, никто не помешает.