Семя скошенных трав
Шрифт:
За эти сутки у нас умерли три белька. И Шэу зарезалась.
Бельки умерли, потому что никто не подумал, чем их кормить. Все дружно прочли в этой дурацкой книжке очевидную вещь: бельки не могут переваривать пищу самостоятельно. Но никто не придал значения, потому что это никого не занимало: обсуждали шедийскую нравственность. В результате к вечеру бельки тихонько поскуливали от голода и категорически не хотели к людям на руки. Их пытались кормить варёной рыбой, но они не стали есть. Тогда кто-то из наших женщин додумался дать им молока, а батюшка это молоко освятил
Ну, все же дети едят молоко.
Оно, кстати, белькам понравилось. Но к вечеру у всех было жуткое расстройство желудка — и наш медик не мог придумать, чем им помочь. Им было даже желудок не промыть тем способом, каким моют землянам, потому что зонд попадал в зоб. Так одного белька убил наш врач. Ещё два умерли к утру. Последние двое жили, но еле-еле, на глюкозе, которая — не еда, вообще говоря, и которую они тоже усваивали с трудом.
Когда белькам было уже совсем худо, кто-то вспомнил про Комова-Громова. Но тут оказалось, что он опять в госпитале и у него сотрясение мозга и чуть ли не кома, а потому к нему нельзя вообще.
А Шэу зарезалась осколком зеркала, как самурай. Что у них там с ней вышло — я думать не могу. Гамузов нервно ржал и расписывал, что спереди девки-шедми выглядят довольно-таки странно, потому что эта их складка, через которую они рожают — будто до самого пупка это самое… но сзади — очень похоже на земных женщин, и внешне, и вообще… Но это неправда, и она, конечно, довольно мерзко воняла рыбьим жиром и была холодная, как труп… в общем, вряд ли они с ней, как с нашими женщинами, но там точно было что-то ужасное.
Гицадзе говорил, что она умоляла, чтоб её к белькам пустили. Но тогда бельки ещё были в полном порядке, а Смеляков бросил, что они передохли, просто со зла и досады. Во-первых, чтоб не травила душу, а во-вторых, потому что всё пошло не так… и у него и в мыслях не было, что бельки и впрямь помрут.
Но Шэу, видно, сразу поняла, что белькам — конец. А на таких условиях, как оказалось, жить не смогла.
Так что, когда обо всём узнали оба правительства, исправить уже ничего было нельзя. И наши не могли сделать хорошую мину при очень скверной игре, потому что шедми требовали женщину и бельков. А уже не было ни той, ни других: двух уцелевших бельков от нас увезли, но я не думаю, что они там особенно зажились.
Поэтому, когда шедми разнесли в щебень нашу базу, они, наверное, чувствовали себя правыми на двести процентов. А нашим показалось, что это крутовато за девку и бельков. Тем более, что наши, кажется, предлагали шедми компенсацию.
Их подростки оказались на этом островке, где у них игрушечный штаб был. Зачем туда врезали ракету, кто — я уже даже не узнавал.
Но отправлял туда дрон. Как будто надеялся на что-то.
Без толку было надеяться: на Океане-2 уже шли натуральные военные действия. Наших пощипали, но штатники вписались так лихо, что диву дашься: будто ждали, когда можно будет вписаться — прям союзники-союзники, дрались, как за себя, шедми огрызались на две стороны. А наши, земляне, глушили всё живое, хоть немного похожее на шедми. И зная это, я совершенно дурным образом надеялся: вдруг уцелел хотя бы этот Халэ? Или беременные девчонки?
Я убедился.
И поплатился за то, что был с нашими заодно.
И теперь они мне снятся.
Живые бельки, которым хочется есть, но они не просят у людей — и мёртвые подростки.
А они сделали этот ролик со Смеляковым — с этой сволочью Смеляковым, который накрылся в первой же драке. Суки.
Нам совершенно незаслуженно повезло в этой войне. И нам опять достались бельки.
Какая же чертовская несправедливость.
5. Юлий
Мне всё это время страшно хотелось увидеть Веру. Поговорить с ней, обнять…
Только жутко было. Порой нестерпимо жутко.
Война — такое подлое дело… Вот мы с Верой вроде совсем не из воюющих: я — этнограф, она — журналистка, от театра боевых действий далеко… а получается, что нас накрыло. Обоих.
Мы познакомились почти пять лет назад. И какие были смешные, молодые и чушь прекрасную несли… И влюблён я был со страшной силой. И Верочка была влюблена, а влюблённая Верочка — оружие массового поражения. Мы с ней по улице шли — на неё оборачивались, как на источник яркого света. Светилась, да…
Она тогда ещё не входила в топ ВИДа. А я ещё думал, что буду работать на Шеде. И мы с ней тогда ещё могли разговаривать абсолютно обо всём.
Мы учились-учились… курсы эти… Вера тогда собиралась работать на научно-популярном канале, они готовили сериал по ксеноэтнографии, именно по гуманоидным цивилизациям — а я собирался работать с этими цивилизациями. Её со страшной силой интересовала моя работа — и общаться было захватывающе интересно. Шед, необычный мир, гуманоиды, перспектива сотрудничества… Всем мерещилось, как это часто между гуманоидами бывает, некое интеллектуальное и духовное родство, никто ещё толком ничего не знал, я чувствовал себя первопроходцем. Вера смотрела на меня, как на Колумба. А потом вдруг обрушилось это всё…
И никуда я не полетел.
Других война выпинала в космос, а нас привязала к Земле. И карьера наша пошла в разные стороны.
Вера очень быстро стала звездой. Голосом если и не всей Земли, то Федерации точно. И… ну, не то чтобы она перестала светиться, но она точно перестала быть Верочкой. Её свет теперь напоминал не сияние, скажем, росы на розах, а луч прожектора или настольной лампы следователя, направленной жалкому шпиону в лицо. В голосе появился металл, в суждениях — непреклонность.
А я внезапно оказался полным неудачником, в котором Вера принимает участие.
Меня задвинули в архив: «Самойлов, поймите правильно: нам не хватает людей для приведения информации по Шеду в систему. Для начала хорошо бы привести в единый формат все имеющиеся источники и составить каталог». Когда я это услышал — искренне подумал, что они издеваются. Пытался поговорить с руководством, но наш добрейший шеф тёр свои антикварные очки, бекал и мекал.
А потом со мной разговаривал один тип из Конторы.