Семья Тибо, том 1
Шрифт:
Она искала взглядом какой-нибудь уголок, где можно было бы спрятаться, какое-нибудь убежище. Ничего нет… Там, в углу, диванчик… Шатаясь, она добралась до него и села. Она не пыталась понять, что она чувствует. Она была слишком утомлена. Ей хотелось умереть здесь, сию минуту, чтобы разом покончить со всем, избавиться от самой себя.
Но она не владела своими мыслями. Прошлое воскресало в памяти, и яркие картины проходили перед ее глазами, как фильм, прокручиваемый со сказочной быстротой… Непонятное начиналось для нее с конца того лета 1910 года, проведенного в Мезон-Лаффите. В то время, когда Жак, по всей видимости, с каждым днем все больше влюблялся, все более настойчиво стремился покорить ее; в то время, когда она сама с каждым днем все больше пугалась своего возрастающего смятения и своего желания уступить ему, — внезапно, без всякого предупреждения, ни строчки не написав ей, ничем не объяснив оскорбления, наносимого ей такой переменой, Жак перестал бывать у них… А потом однажды вечером Антуан вызвал Даниэля к телефону: Жак исчез!.. С этой минуты начались ее терзания. Что послужило причиной бегства или, может быть, хуже того — самоубийства? Какую тайну этот необузданный юноша унес с собой?.. Изо дня в день в течение всего октября этого памятного 1910 года, полная тревоги, она следила за бесплодными поисками Антуана и Даниэля, пытавшихся напасть на след беглеца, и никто вокруг нее, даже мать, не подозревал о ее страданиях… Так продолжалось многие месяцы… В полном молчании и душевном смятении, не имея даже поддержки в настоящем религиозном чувстве, она билась одна в этой тяжелой атмосфере неразгаданной загадки. Упорно скрывала она не только свое отчаяние, но и физическое недомогание, вызванное потрясением всего организма после такого удара… Наконец после года с лишним молчаливой борьбы, после того как силы то восстанавливались, то снова падали, наступило душевное успокоение. Теперь оставалось только позаботиться о теле. Доктора отправили ее на целое лето в горы, а с наступлением первых холодов — на юг… Именно в Провансе прошлой осенью она узнала из письма Даниэля к матери, что Жак отыскался, что он живет в Швейцарии, что он приезжал в Париж на похороны г-на Тибо. В течение нескольких недель после этого она находилась в глубоком смятении, но потом оно само собой улеглось, и, вопреки всему, так быстро, что она действительно поверила в свое выздоровление: между нею и Жаком все кончено, не осталось ничего… Так она думала. А сегодня вечером, в самый драматический час ее жизни, он вдруг снова предстал перед ней со своими бегающими зрачками, со своим недобрым лицом!
Она продолжала сидеть, нагнувшись вперед, не спуская испуганного взгляда с пролета лестницы. Мысли ее неслись галопом. Что ждет ее впереди? Случайная встреча, внезапное столкновение скрестившихся взглядов достаточно ли этого, чтобы всколыхнуть весь осадок прошлого, чтобы в один миг уничтожить физическое и моральное равновесие, с таким трудом достигнутое ею в течение нескольких лет?
По знаку Антуана Жак остался внизу, в холле.
Особа в черном атласном платье снова заняла свое место за кассой и время от времени бросала на Жака недружелюбные взгляды поверх своего пенсне. Скрытый в глубине оркестр, состоявший из рояля и визгливой скрипки, старательно наигрывал танго для одной-единственной пары танцующих, мелькавшей за стеклянной перегородкой. В столовой кончала обедать запоздалая публика. Из буфетной доносился звон посуды. Лакеи сновали взад и вперед с подносами в руках. Проходя мимо кассирши, они объявляли негромким голосом: "Одну бутылку "Эвиана" в третий номер", "Счет десятому номеру", "Два кофе в двадцать седьмой".
Горничная сбежала с лестницы. Кончиком своего пера особа в черном платье указала ей на Жака.
Горничная подала ему записку от Антуана:
"Телеграфируй доктору Эке, пусть срочно приезжает в Пасси. О9-13".
Жак попросил провести его к телефонной будке. В трубку он услышал голос Николь, но не назвал себя.
Эке был дома. Он подошел к телефону.
— Выезжаю. Через десять минут буду на месте.
Кассирша ждала около дверцы телефонной будки. Все, что имело отношение к "этому дураку из девятого номера", казалось ей подозрительным: даже больной обычно является нежелательным постояльцем в гостинице, а что же говорить о самоубийце?
— Понимаете, подобные дела в таком почтенном заведении, как наше… Мы не можем… категорически не можем… Необходимо немедленно…
В эту минуту на лестнице появился Антуан. Он был один и без шляпы. Жак бросился к нему.
— Ну что?
— Он без сознания… Ты звонил по телефону?
— Эке сейчас приедет.
Особа в черном платье решительно набросилась на них:
— Вы, может быть, домашний врач этой семьи?
— Да.
— Мы ни в коем случае не можем держать его здесь, понимаете?.. В такой гостинице, как наша… Необходимо перевезти его в больницу…
Антуан, не обращая больше на кассиршу никакого внимания, увлек брата в другой конец холла.
— Что случилось? — расспрашивал Жак. — Почему он решил покончить с собой?
— Понятия не имею.
— Он жил здесь один?
— Кажется.
— Ты сейчас поднимешься обратно?
— Нет. Подожду Эке, чтобы переговорить с ним… Давай сядем. — Но, едва усевшись, Антуан снова вскочил. — Где телефон? — Он внезапно вспомнил об Анне. — Следи за входной дверью. Я сейчас вернусь.
Анна лежала на диване в темноте, с открытыми окнами и спущенными шторами. Услышав телефонный звонок, она инстинктивно почувствовала, что Антуан не придет. Она слушала его объяснения, но они как-то не доходили до ее сознания.
— Вы меня поняли? — спросил он, удивленный ее молчанием.
Она не в состоянии была ответить. Спазма сжимала ей горло, душила ее. Сделав над собой усилие, она прошептала:
— Не может быть, Тони!
Голос был такой глухой, такой изменившийся, что Антуан невольно сдержался на минуту, прежде чем дать волю раздражению.
— Что не может быть? Раз я вам говорю… Он без сознания! Я жду хирурга!
Пальцы Анны судорожно сжимали телефонную трубку, и она боялась вымолвить слово, чтобы не разрыдаться.
Антуан терпеливо ждал.
— Где ты находишься? — наконец спросила она.
— В гостинице… Недалеко от площади Звезды.
Она повторила, как слабое эхо:
— Площадь Звезды?.. — После бесконечно долгих колебаний она наконец вымолвила: — Но ведь это совсем рядом… Ты совсем близко от меня, Тони!..
Он усмехнулся:
— Да, недалеко…
Она уловила улыбку в тоне его голоса, и надежды ее сразу ожили.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Антуан, продолжая улыбаться. — Но повторяю, мне придется провести здесь всю ночь… Лучше бы тебе спокойно вернуться домой.
— Нет, — крикнула она быстро и глухо. — Нет, я не тронусь с места! — И после минутного колебания прошептала: — Я буду ждать тебя…
Она откинулась назад, отстранила трубку от лица и глубоко вздохнула. Издали аппарат прохрипел ей в ответ:
— …если мне удастся вырваться… но не слишком на это рассчитывай… До свиданья, милая…
Она живо приблизила телефон к уху. Но Антуан уже повесил трубку.
Тогда она снова растянулась на диване и лежала так, неподвижно, вся напряженная, вытянув ноги, уставившись в одну точку и все еще прижимая к щеке телефонную трубку.
— Госпожа де Фонтанен действительно замечательная женщина, — сказал Антуан задумчиво, усаживаясь рядом с Жаком после телефонного разговора. Он помолчал, затем заговорил снова: — Ты не виделся с Женни… с тех пор? — Он живо вспомнил исчезновение брата, появление "Сестренки" и все, что в свое время удалось разузнать из этой смутной истории.
Жак, нахмурившись, отрицательно покачал головой.
В эту минуту у подъезда гостиницы остановился автомобиль. На нижних ступеньках лестницы показалась фигура Эке. За ним шла его жена. Николь так никогда и не могла простить дяде Жерому: она считала его виновником дурного поведения своей матери, и теперешняя скандальная история казалась ей справедливой божьей карой. Но в этот час тяжкого испытания она не хотела покидать свою тетку Терезу и Женни.
Эке на минуту задержался на пороге. Острым взглядом из-за пенсне он быстро оглядел вестибюль. Увидел Антуана, шедшего к нему навстречу. Но не узнал Жака, который умышленно оставался в тени.
Антуан не встречался с Николь с того самого вечера, накануне смерти ее дочурки. (Он знал, что вскоре после этого Николь родила мертвого ребенка, что роды были очень тяжелые и навсегда искалечили ее тело и душу.) Она похудела; юношеское, доверчивое выражение лица совершенно исчезло. Она протянула Антуану руку. Взгляды их встретились, и черты Николь слегка передернулись: образ Антуана был для нее неразрывно связан с самыми мучительными воспоминаниями, и вот сейчас ей опять пришлось встретиться с ним в трагической атмосфере новой драмы…