Семья Тибо, том 1
Шрифт:
"Откровенно говоря, не знаю…" — подумал Антуан, видя, каким счастьем, какой нежностью озаряется лицо Жака, когда он произносит слово "друг". Ему захотелось подойти к брату, расцеловать его. Но глаза Жака горели воинственно и непримиримо, это уязвляло самолюбие. В нем даже шевельнулось желание подавить упрямство мальчишки, сломить его. Но вместе с тем энергия Жака внушала ему уважение. Он ничего не ответил, вытянул ноги и принялся размышлять. "В самом деле, — думал он, — у меня широкие взгляды, и я должен согласиться, что запрет, наложенный отцом, довольно нелеп. Этот Фонтанен может оказать на Жака лишь благотворное влияние. Окружение отличное. Оно мне могло бы даже помочь в решении воспитательных задач. Да, вне всякого сомнения, она бы мне помогла, разобралась бы во всем даже лучше меня; мальчик отнесся бы к ней с доверием; это совершенно замечательная женщина. А если узнает отец… Ну и что ж? Я уже не ребенок. Кто взял на себя ответственность за Жака? Я. Стало быть, мой голос — решающий. Я считаю, что запрет, наложенный отцом, если толковать его буквально, несправедлив и нелеп; я его обхожу, только и всего. К тому же это еще больше привяжет ко мне Жака. Он подумает: "Антуан — совсем не то, что папа". И потом, я уверен, что мать…" Он снова увидел себя перед г-жой де Фонтанен; теперь она улыбалась; "Сударыня, мне захотелось самому привести к вам брата…"
Он встал, прошелся по кабинету и остановился перед Жаком, — тот стоял неподвижно, собрав всю свою волю, полный свирепой решимости драться до конца, преодолеть сопротивление Антуана.
— Должен тебе сказать, поскольку ты меня к этому вынуждаешь: лично я всегда считал, невзирая на приказы отца, что следует разрешить тебе видеться с Фонтаненами. Я даже намеревался сам тебя туда отвести, тебе это понятно? Но я хотел дождаться, чтобы ты немножко пришел в себя, я рассчитывал повременить с этим до начала учебного года. Твое письмо к Даниэлю ускорило ход событий. Ладно. Беру все на себя. Ни отец, ни аббат ни о чем не будут знать. Если хочешь, пойдем туда в воскресенье.
Помолчав, он ласково упрекнул брата!
— Видишь, ты мне не доверял, и в этом была твоя ошибка. Я тебе все время твержу, малыш: только полное доверие, только взаимная откровенность, иначе все наши надежды пойдут прахом.
— В воскресенье? — пробормотал Жак.
Он был сбит с толку: выигрыш достался ему без всякой борьбы. Ему даже почудилось на мгновенье, что его опять заманили в ловушку, которой он не заметил. Но он тут же устыдился своих подозрений, В самом деле, Антуан ему лучший друг. Жаль только, что он такой старый! Так, значит, в воскресенье? Зачем так скоро? Теперь он сам не знал, так ли уж ему хочется повидаться с другом.
XI. Послеполуденные часы на улице Обсерватории. — Пастор Грегори уговаривает г-жу де Фонтанен отказаться от развода. Приход братьев Тибо. — Жак и Даниэль. — Полдник. Госпожа де Фонтанен и Антуан. — Жак и Женни. Даниэль и Николь в темной комнате. Госпожа де Фонтанен меняет решение
В воскресенье Даниэль сидел подле матери и рисовал, когда вдруг залаяла собачонка. В дверь позвонили. Г-жа де Фонтанен отложила книгу.
— Мама, я сам, — сказал Даниэль, обгоняя ее по дороге в прихожую.
Безденежье заставило их отказаться от горничной, а теперь вот уже месяц, как они обходились и без кухарки; Николь и Женни помогали вести хозяйство.
Госпожа де Фонтанен прислушалась, узнала голос пастора Грегори и с улыбкой пошла ему навстречу. Тот схватил Даниэля за плечи и разглядывал его, хрипло смеясь.
— Как? Не на воздухе, не на прогулке, boy [58] , в такую чудесную погоду? Что же, так никогда и не займутся эти французы ни греблей, ни крикетом никаким спортом?
58
Мальчик (англ.).
Так невыносим был вблизи блеск его маленьких черных глаз, в которых радужная оболочка заполняла все пространство между веками, не оставляя места белкам, что Даниэль отвернулся с принужденной улыбкой.
— Не браните его, — сказала г-жа де Фонтанен. — К нему должен прийти товарищ. Помните этих Тибо?
Кривясь и морщась, пастор пытался вспомнить, потом вдруг с дьявольской энергией потер одна о другую свои сухие ладони, так что из них словно искры посыпались, и его рот растянулся в странном безмолвном смехе.
— О, yes [59] , — выговорил он наконец. — Бородатый доктор? Хороший, славный молодой человек. Помните, какое было у него удивленное лицо, когда он пришел проведать нашу воскресшую малютку? Он хотел измерить термометром ее воскрешение! Poor fellow! [60] Но где же наша darling? Тоже сидит взаперти в такой солнечный день?
— Нет, не волнуйтесь. Женни на улице с кузиной. Еле уговорила их позавтракать. Пробуют новый фотографический аппарат… который Женни получила ко дню рождения.
59
Да (англ.).
60
Бедняга! (англ.).
Даниэль, придвинувший пастору стул, поднял голову и взглянул на мать, ее голос при последних словах дрогнул.
— Да, кстати о Николь, — сказал Грегори, садясь. — Никаких новостей?
Госпожа де Фонтанен покачала головой. Ей не хотелось говорить на эту тему при сыне, который, услышав имя Николь, бросил на пастора быстрый взгляд.
— Но скажите мне, boy, — спросил тот живо оборачиваясь к Даниэлю, — в котором часу ваш бородатый приятель-доктор явится нам надоедать?
— Не знаю. Часам к трем, наверно.
Грегори выпрямился, извлекая из своего пасторского жилета широченные, как блюдце, серебряные часы.
— Very well! [61] — воскликнул он. — У вас еще почти час впереди, лентяй вы этакий! Скиньте куртку и пробегитесь вокруг Люксембургского сада, установите новый рекорд в беге! Go on! [62]
Юноша переглянулся с матерью и встал.
— Хорошо, хорошо, оставлю вас вдвоем, — сказал он лукаво.
— Хитрый мальчишка! — пробормотал Грегори и погрозил ему кулаком.
61
Прекрасно (англ.).
62
Марш! (англ.).
Но как только они остались с г-жой де Фонтанен наедине, его безволосое лицо потеплело, глаза сделались ласковыми.
— А теперь, — сказал он, — пора мне обратиться к вашему сердцу, dear.
Он сосредоточился, как для молитвы. Потом нервным движением запустил пальцы в свои черные космы, взял стул и уселся на него верхом.
— Я его видел, — объявил он, глядя на побледневшую г-жу де Фонтанен. Я пришел по его просьбе. Он раскаивается. Как он несчастлив!
Он не спускал с нее глаз; казалось, обволакивая ее своим непреклонно-радостным взглядом, он пытается умерить боль, которую сам же ей причинял.