Семья Тибо (Том 2)
Шрифт:
– Ну, теперь давай сядем, - сказал Антуан, подталкивая Жака к удобному кожаному креслу. Сам Антуан растянулся на диване среди подушек. (Он всегда любил разговаривать лежа. "Стоя или лежа, - заявлял он.
– Сидячее положение годится для чиновников".) Он заметил, что взгляд Жака, обведя комнату, на минуту задержался на статуэтке будды, украшавшей камин.
– Прекрасная вещь, не правда ли? Это произведение одиннадцатого века, из коллекции Ремси.
Он окинул брата ласковым взглядом, внезапно принявшим испытующее выражение.
– Теперь поговорим о тебе. Хочешь папиросу? Что привело тебя во Францию? Бьюсь об заклад, что репортаж о деле Кайо 39 !
Жак не ответил. Он упорно смотрел на будду, лицо которого сияло безмятежным спокойствием в глубине большого золотого листка лотоса, изогнутого в виде раковины. Затем перевел на брата пристальный взгляд, в котором был какой-то испуг. Черты лица Жака приняли столь серьезное выражение, что Антуан почувствовал себя неловко: он тотчас же решил, что какая-то новая трагедия разрушила жизнь младшего брата.
Вошел Леон с подносом и поставил его на столике около дивана.
– Ты мне не ответил, - продолжал Антуан.
– Почему ты в Париже? Надолго ли?.. Что тебе налить? Я по-прежнему сторонник холодного чая...
Нетерпеливым жестом Жак отказался.
– Послушай, Антуан, - пробормотал он после минутного молчания, неужели вы здесь не имеете никакого представления о том, что готовится?
Антуан, прислонившись головою к валику дивана, держал в обеих руках стакан чаю, который он только что налил, и, прежде чем пригубить, жадно вдыхал запах ароматного напитка, слегка отдающего лимоном и ромом. Жаку была видна лишь верхняя часть лица брата, его рассеянный, равнодушный взгляд. (Антуан думал об Анне, которая его ждала; во всяком случае, надо было сейчас же предупредить ее по телефону...)
У Жака явилось желание встать и уйти без всяких объяснений.
– А что же именно готовится?
– обратился к нему Антуан, не меняя позы. Затем, как будто нехотя, взглянул на брата.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
– Война!
– произнес Жак глухим голосом.
Издали, из передней раздался телефонный звонок.
– Неужели?
– заметил Антуан, сощурившись от папиросного дыма, евшего ему глаза.
– Все эти проклятые Балканы?
Каждое утро он просматривал газету и знал, довольно смутно, что в данный момент существует какая-то непонятная "натянутость дипломатических отношений", которая периодически занимает правительственные канцелярии держав Центральной Европы.
Он улыбнулся.
– Следовало бы установить санитарный кордон вокруг этих балканских государств и предоставить им возможность перегрызться между собой раз и навсегда до полного истребления!
Леон приоткрыл дверь.
– Вас просят к телефону, - объявил он таинственным тоном.
"Просят - это значит: звонит Анна", - подумал Антуан. И хотя телефонный аппарат находился под рукой в этой же комнате, он встал и направился в свою официальную приемную.
С минуту Жак пристально смотрел на дверь, в которую вышел его брат. Затем решительно, будто вынося безапелляционный приговор, он произнес:
– Между ним и мною - непреодолимая пропасть! (Бывали минуты, когда он испытывал бешеное удовлетворение от сознания, что пропасть действительно "непреодолима".)
В кабинете Антуан поспешно снял трубку.
– Алло, это вы?
– услышал он горячее и нежное контральто. Беспокойство в голосе еще усиливалось резонансом микрофона.
Антуан улыбнулся в пространство.
– Вы очень кстати позвонили, дорогая... Я как раз собирался вам телефонировать... Я очень огорчен. Только что приехал Жак, мой брат... Приехал из Женевы... Ну да, совершенно неожиданно... Сегодня вечером, только что... Поэтому, конечно... Откуда вы звоните?
Голос продолжал, ластясь:
– Из нашего гнездышка, Тони... Я тебя жду...
– Ничего не поделаешь, дорогая... Вы меня понимаете, не правда ли?.. Мне придется остаться с ним...
Так как голос больше не отвечал, Антуан позвал:
– Анна!
Голос продолжал молчать.
– Анна!
– повторил Антуан.
Стоя перед великолепным письменным столом, склонив голову над трубкой, он переводил рассеянный и беспокойный взгляд со светло-коричневого ковра на нижние полки книжных шкафов, на ножки кресел.
– Да, - прошептал наконец голос. Последовала новая пауза.
– А что... а что - он долго у тебя останется?
Голос был такой несчастный, что у Антуана в душе все перевернулось.
– Не думаю, - ответил он.
– А что?
– Но, Тони, неужели ты думаешь, что у меня хватит сил вернуться домой, не побыв с тобой... хоть немножко?.. Если бы ты видел, как я тебя жду! Все готово... Даже закуска.
Он засмеялся. Она тоже принужденно рассмеялась.
– Ты видишь? К ужину накрыто. Маленький столик придвинут к окну... Большая зеленая ваза полна лесной земляники... твоей любимой...
– Помолчав немного, она продолжала быстро, с гортанными нотками в голосе: - Послушай, мой Тони, неужели это правда? Неужели ты не мог бы прийти сейчас, сию минуту, всего на какой-нибудь часок?
– Нет, милая, нет... Раньше одиннадцати или двенадцати ночи невозможно... Будь благоразумна...
– Только на одну минуточку!
– Неужели ты не понимаешь?..
– Нет, я прекрасно понимаю, - прервала она поспешно грустным тоном. Ничего не поделаешь... Какая досада!..
– Опять молчание и затем легкое покашливание.
– Ну так знаешь что? Я буду ждать, - продолжала она с невольным вздохом, в котором Антуан почувствовал всю горечь согласия.
– До вечера, милая!
– Да... послушай!
– Ну что?
– Нет, ничего...
– До скорого свидания!
– До скорого свидания, Тони!
Антуан прислушивался еще в течение нескольких секунд По ту сторону телефона Анна тоже напрягала слух, не решаясь повесить трубку. Тогда, быстро оглянувшись вокруг, Антуан прижал губы к аппарату, подражая звуку поцелуя. Затем, улыбаясь, повесил трубку.
– Разговор братьев о внешней политике
Когда Антуан вернулся в комнату, Жак, не покидавший своего кресла, с удивлением заметил в лице брата новое выражение - следы переживаний, сокровенный, любовный характер которых он смутно угадывал. Антуан положительно преобразился.