Семья Тибо (Том 2)
Шрифт:
– Антуан! Где Антуан?
– И так как аббат успокоительно протянул к нему руку, он снова крикнул: - Оставьте вы меня в покое! Антуан!
Тогда аббат счел нужным переменить тактику. Он выпрямился, скорбно посмотрел на своего духовного сына, выбросив вперед руки, словно заклиная бесноватого, и благословил его вторично.
Спокойствие аббата окончательно вывело из себя Оскара Тибо. Он приподнялся на локте, хотя поясницу буквально разрывала боль, и погрозил кулаком.
– Злодеи! Сволочи! А тут еще вы с вашими побасенками! Хватит!
– Потом с отчаянием в голосе добавил: - Я... Я умираю, говорю вам, умираю! Помогите!
Аббат Векар, стоя все в той же позе, не переча смотрел на больного, и хотя старик уже понимал, что жизнь его приходит к концу, молчание Векара нанесло последний удар. Его била дрожь, силы слабели, он даже не мог удержать струйку слюны, стекавшей по его подбородку, и только повторял умоляющим тоном, будто боялся, что аббат его не расслышит или не поймет:
– Я умираю... Уми-раю...
Аббат вздохнул, но даже не сделал протестующего жеста. Он считал, что вовсе не всегда истинное милосердие заключается в том, чтобы поддерживать в больном иллюзорные надежды, и когда действительно приходит последний час, единственное лекарство против человеческого страха - это не отрицать близкую смерть, которой страстно противится наша плоть, тайно обо всем извещенная, а, напротив, глядеть смерти прямо в лицо и покорно ее встретить.
Он помолчал и, собравшись с духом, отчетливо произнес:
– А если это и так, друг мой, разве это причина, чтобы поддаваться столь великому страху?
Старик Тибо, словно его ударили по лицу, откинулся на подушки и застонал:
– Ой-ой-ой!.. Ой-ой-ой!..
Значит, все кончено: подхваченный вихрем, безжалостно кружившим его, он чувствовал, что гибнет бесповоротно, и последний проблеск сознания пригодился ему лишь на то, чтобы полнее измерить всю глубину небытия! В применении к другим смерть была просто обычной, безликой мыслью, просто словом, так же, как все прочие слова. Но в применении к нему самому оно всеисчерпывающая данность, реальность! Ведь это же он сам! И его широко открытые глаза, лицезревшие бездну и расширенные еще умопомрачительным страхом, вдруг различили где-то очень далеко, по ту сторону пропасти, лицо священника, лицо живого человека, лицо постороннего. Быть одному, выброшенному за пределы вселенной... Одному, с глазу на глаз со своим ужасом. Коснуться самого дна абсолютного одиночества!
В тишине снова раздался голос священника:
– Смотрите, господь бог не пожелал, чтобы смерть подкралась к вам исподтишка, sicut latro, как вор. Так вот, надо быть достойным этой милости: ибо единственная и самая большая милость, каковую бог может даровать нам, грешным, - это послать нам знак на пороге вечной жизни...
Господин Тибо слышал откуда-то, очень издалека, эти фразы, но они впустую, как волны об утес, бились о его мозг, оцепеневший от страха. На миг его мысль по привычке попыталась было вызвать идею бога, чтобы найти в нем прибежище, но этот порыв сразу же угас. Жизнь вечная, Благодать, Бог - слова на чужом языке: пустые звуки, несоизмеримые с этой ужасающей реальностью.
– Возблагодарим господа бога, - продолжал аббат.
– Блаженны те, кого господь лишил собственной воли, дабы теснее связать со своей. Помолимся. Помолимся вместе, друг мой... Помолимся от всей души, и господь придет вам на помощь.
Господин Тибо отвернулся. В глубине его страха клокотали еще остатки ярости. Он охотно, если бы хватило сил, уложил бы священника на месте. И с губ его сорвались богохульственные словеса:
– Бога? Какого? Какая еще помощь? Это же идиотство, в конце концов! Разве во всем этом не Он главное? Разве не Он сам этого захотел?
– Больной задыхался.
– Какая, ну какая там еще помощь?
– в бешенстве завопил он.
Прежняя любовь к спорам возобладала в нем с такой силой, что он забыл даже, что всего минуту назад в страхе и тоске отрицал существование божье. И только жалобно простонал:
– Ох, как же господь мог сделать со мной такое.
Аббат покачал головой.
– "Когда ты считаешь, что далек от меня, - говорится в "Подражании Христу" 9 , - тогда я совсем рядом с тобой..."
Господин Тибо прислушался. Несколько секунд он пролежал молча. Потом, повернувшись к своему духовному отцу, проговорил, в отчаянии протягивая к нему руки:
– Аббат, аббат, сделайте хоть что-нибудь, помолитесь, вы помолитесь!.. Это же невозможно, поймите!.. Не дайте мне умереть!
Аббат подтащил стул к постели, сел и взял в свои руки отечную кисть, где от малейшего прикосновения оставались белые ямки.
– Ох, - воскликнул старик, - вот вы сами увидите, что это такое, когда придет ваш черед!
Священник вздохнул.
– Никто из нас не может сказать: "Чаша сия минует меня..." Но я буду молить господа послать мне в час моей кончины друга, который помог бы мне не пасть духом.
Господин Тибо прикрыл глаза. Он слишком бурно двигался и, очевидно, содрал себе струп, потому что поясницу сейчас жгло огнем. Он вытянулся во весь рост и, лежа неподвижно, через равные промежутки твердил сквозь плотно стиснутые зубы.
– Ой-ой-ой-ой-ой!..
– Послушайте, ведь вы же христианин, - осторожно продолжал аббат сокрушенным тоном, - и вы прекрасно знали всегда, что земная наша жизнь рано или поздно приходит к концу. Pulvis es... [4] Неужели вы забыли, что это существование принадлежит не нам? А вы восстаете так, будто вас хотят лишить добра, которое вы сами себе приобрели! Но вы же знали, что бог даровал нам нашу жизнь только на время. И в тот час, когда вам, мой друг, быть может, предстоит заплатить долг свой, какая же это неблагодарность вступать в торг...
4
Прах еси...10 (лат.).
Больной приоткрыл веки и устремил на священника взгляд, полный злобы. Потом глаза его неторопливо обежали спальню, задерживаясь на всех этих вещах, которые он прекрасно различал даже в темноте и которые столько лет были его собственностью, которые он видел каждый день и каждый день владел ими.
– Покинуть все это, - пробормотал он.
– Не хочу.
– По телу его внезапно прошла дрожь.
– Боюсь!
– повторил он.
Священник, охваченный жалостью, еще ниже нагнулся над больным.
– Божественный наш учитель тоже познал все пытки агонии и кровавый пот. И он тоже на мгновение, всего на краткое мгновение, усомнился в доброте Отца своего. "Eli, Eli, lamma sabacthani?.." - "Отец отец, зачем ты покинул меня?.." Поразмыслите, друг мой, разве не существует между вашими муками и муками Иисуса Христа трогательное сходство? Но он, Иисус, тут же вновь укрепил себя молитвой и воскликнул в великом порыве любви: "Отец! Я здесь! Отец, я верую в тебя! Отец, предаю дух свой в руки твои! Да свершится воля твоя, а не моя!"