Семья в законе
Шрифт:
– Не пущу! – закрывая глаза, он крепко обнял ее и прижал к себе. – Ты со мной...
Проснулся он утром. Свет за окном, на жестяном подоконнике гулко гарцует голубь, муха вьется вокруг люстры, жужжит. А в постели только он один. Нет Лены... Да и была ли она? Могла ведь и привидеться. Слишком уж много он выпил вчера. Впрочем, как всегда...
Но почему тогда на кухне что-то шкворчит на сковородке. Луком пахнет, колбасой... Лена?!. Но ведь утро на дворе. Покойники в это время спят...
Павел осторожно поднялся, натянул
– Юля?!
– А ты удивлен? – спросила она, не поворачивая к нему головы.
– Э-э... Я не знаю...
– Ты вчера всю ночь называл меня Леной... Нет, нет, я ни в чем тебя не виню. А ты винить меня можешь. Это твое право...
– Коротко и ясно.
Лена была вчера только в видениях. А дверь он открыл Юле. Но ведь ему вчера было здорово. И не с Юлей он спал, а с Леной... Ни себя он не мог винить, ни ее. Но на душе все равно тяжко... Впрочем, у него есть лекарство.
– Только неясно, почему ты здесь.
– Я ушла от мужа, – дрогнувшим от волнения голосом ответила она.
– Ко мне?
– Нет, вообще... А к тебе я просто заглянула. Была в баре, потом решила к тебе... Я тоже вчера была пьяна.
– Тогда тебе тоже стоит подлечиться.
Он полез в холодильник, достал оттуда пару бутылок холодного пива.
– А нужно? – спросила она, с сомнением глянув на него.
– Ты же не будешь читать мне мораль? – пристально посмотрел на нее Павел.
– Нет, – опустив глаза, качнула она головой.
– Тогда мечи. На стол. Что там у тебя на печи?
Он угадал: она приготовила яичницу с колбасой и луком. Вкусно. Он ел с таким аппетитом, что Юля подвинула ему свою, нетронутую тарелку. Но он осадил ее протестующим движением руки.
– Был бы я у тебя в гостях, пожалуйста. А так в гостях у меня ты... Кстати, как ты узнала мой адрес?
– Семен сказал.
– Ну да, он про меня все знает... – разозлился Павел.
Он снова полез в холодильник, но вместе с пивом достал и бутылку водку, последнюю из своих запасов.
– Пришел ко мне, шантажировал тобой, – в запале выдал он.
– Шантажировал мной? – возмутилась она.
– Да, я был с тобой, значит, мы с ним почти родственники.
– Прямо так и сказал?
– Ну, что-то в этом роде... Дал понять, что я не могу его выгнать. А потом... Потом я совершил должностное преступление. Твой брат – козел! Но я еще хуже... Он хоть за дело, а я – предатель... Я презираю себя, понимаешь?!
На всякий случай он поставил на стол две стопки, но Лена мотнула головой. Впрочем, он в собутыльники к ней и не напрашивался. Самому мало...
– Чем он тебя купил? – спросила она.
– Купил... В том-то и дело, что купил. Как последнего... Сволочь. Я сволочь... Он все правильно сделал – ублюдка нашел, который Лену мою убил... Я его сам сколько искал, и все без толку. А Семен твой нашел... Отомстил я за жену. Отомстил, понимаешь. А ей все равно...
Стопка водки, запитая пивом, плотно легла на старые дрожжи, и Павел почувствовал, как запьянел. Но этого все еще было мало. Хотелось довести себя до невменяемого состояния, чтобы не мучиться, не переживать.
– Она приходила ко мне, – сказал он, закуривая после второй. – И ничего не сказала... Ко мне, сказала, хочет. А тут ты в дверь позвонила... Ты сама понимаешь, что я с ней вчера был, а не с тобой.
– Понимаю, – опустив голову, сказала она. – И ни в чем тебя не виню. Себя виню... Лезу в твою жизнь. Ты меня гонишь, гонишь, а я все лезу, лезу... Не нужна я тебе. Никому не нужна...
Она сложила руки на столе и беспомощно уронила на них голову. Она плакала, и плечи ее так жалобно вздрагивали, что у Павла от сочувствия перехватило горло... Но чем он мог ей помочь? Обогреть, утешить? Но ведь у него есть Лена. И не его вина, что вчера он принял Юлю за нее...
А может, и есть в этом его вина? Может, он и должен утешить Юлю. Живые на этом свете должны заботиться о живых. Тем более он сам виноват в том, что дал Юле надежду, которой она сейчас жила. В которой жестоко разочаровалась. Зачем он признался ей, что очень любит свою жену, на которую она так похожа. А Юле, как всякой женщине, свойственно фантазировать. К тому же он действительно тянулся к ней, и она чувствовала это...
– Нужна. Мне нужна, – решительно сказал он.
Ему не нужно было подсаживаться ближе к ней, чтобы обнять. Он всего лишь коснулся ее руки, и она сама потянулась к нему, как цветок навстречу солнцу.
Движением руки он позвал ее к себе, и она, жалобно всхлипнув, пересела к нему на колени. Обняла его за шею, прижалась к нему всем телом, и ее слезы окропили его плечо. Он был жесток с Леной. И это вовсе не значит, что так же он должен поступать с Юлей. Может, и не любит он ее так сильно, как жену, но сейчас его душила нежность к этой женщине. И неважно, что эта нежность замешана была на ее слезах. Важно было понять, что нет у него права обижать ее. И отвергать ее – преступно...
– Ты в платье, тебе неудобно, – сказал он, когда слезы на ее глазах высохли.
– Это все, что у меня есть, – всхлипнув, сказала она.
– Да, ты говорила, что ушла от мужа... Он что, уже вышел из тюрьмы?
– А ты не знаешь? – без особого удивления спросила Юля.
– Нет. Мне уже все равно... Я увольняюсь, ухожу со службы.
– Почему?
– Потому что твой муж уже на свободе. Я помог ему освободиться. Я предатель... И ты должна меня презирать.
– Но я тебя не презираю... Я презираю мужа. Я видела, как он... был со своей секретаршей...