Семья Звонаревых
Шрифт:
— Я говорила о Вас маме, — сказала она, подымаясь с Варей по лестнице. — И Вы знаете — она удивилась, узнав, что Вы женщина-хирург. Она даже решила пригласить Вас работать в нашем госпитале.
Варя поблагодарила за высокую честь, но отказалась, сославшись на уважительную причину: в действующей армии у неё муж, служит в артиллерийских частях и сейчас находится под Варшавой.
— Я каждый рейс могу его видеть. Это редкое счастье во время войны, сказала Варя с улыбкой.
— Очень жаль! В госпитале Вы
— Да, но никакой особой храбрости я не проявила. Трусила, когда японцы бомбардировали город и тот район, где находился наш Сводный госпиталь Красного Креста.
— Работать под огнём — разве это не храбрость! Теперь понятно, почему Вы стали хирургом, — всего насмотрелись в Артуре, привыкли к виду крови и страданиям, — продолжала княжна.
Варя шла с княжной по палатам. Все почтительно отвешивали поклоны Ольге Николаевне, а военные вытягивались перед ней в струнку. Княжна милостиво кивала им.
— Вот и наш главный хирург, профессор Фёдоров, — указала княжна на пожилого человека в белом халате, который почтительно вытянулся перед ней. Ольга Николаевна протянула ему руку и, указав на Звонарёву, проговорила: Знакомьтесь, профессор, — женщина-хирург, госпожа Звонарёва с маминого санпоезда.
Фёдоров молча поклонился и пробормотал:
— Не имел чести встречать коллегу! Вы какой университет кончали?
— Женский медицинский институт, — ответила Варя.
— У профессора Горемыкина? — справился Фёдоров. — Простите, не расслышал Вашу фамилию.
Варя громко и отчётливо назвала себя и подтвердила, что действительно училась у Горемыкина.
— Это уж не с Вами ли произошла неприятная история у Горемыкина? осведомился профессор.
— Со мной, к сожалению! — ответила Варя.
— Какая история, Варвара Васильевна? — поинтересовалась княжна.
— Горемыкин воспылал ко мне слишком нежными чувствами и получил от меня должное возмездие, после чего мы оба принуждены были покинуть институт.
— С тех пор Горемыкин не может вернуться в институт, а Вам, как видно, удалось стать врачом, — продолжал Фёдоров.
— До этого я около года провела в ссылке в Сибири и пережила там очень многое, — вздохнула Варя.
— Вы были на каторге? — Глаза княжны сделались круглыми от изумления.
— Нет, просто отбывала ссылку в административном порядке, — пояснила Звонарёва.
— Значит, Вы были замешаны в чём-то политическом? — не унималась княжна.
— Мне не до политики, коль скоро на руках трое детей. Просто приписали мне то, чего не было, а как разобрались, так и отпустили…
— Что же Вы всё-таки сделали? — допытывалась
— Дала по физиономии профессору!
— Но у Вас же есть муж, он должен был за Вас заступиться.
— Я казачка. Мы умеем и сами постоять за себя.
Княжна с любопытством и удивлением смотрела на Звонарёву. Затем энергично тряхнула протянутую ей на прощание руку и произнесла:
— Может быть это и не особенно женственно — бить своих поклонников, но Вы мне определённо нравитесь, Варвара Васильевна.
К ним подошла младшая сестра Ольги Николаевны и что-то сказала по-английски.
— Прежде всего поздоровайся с госпожой Звонарёвой. Она всю осаду провела в Порт-Артуре и сама врач-хирург, каких мы с тобой ещё не видели, — сделала замечание сестре Ольга Николаевна.
— Простите, — извинилась младшая княжна и, присев в глубоком реверансе перед Варей, протянула ей руку, глядя на неё во все глаза.
Варя поняла, что о ней говорили в царской семье и её имя известно при дворе. Это обеспокоило Варю: она опасалась, что станет известна её репутация политически неблагонадежной. Тогда, конечно, ей пришлось бы распроститься с работой в санпоезде императрицы.
Поблагодарив Ольгу Николаевну, Звонарёва вернулась к своему поезду. Здесь её встретил фон Кек и со своей обычной пренебрежительной манерой спросил:
— Чем Вы так радостно взволнованы, Варвара Васильевна?
— Только что была осчастливлена милостивым разговором с самой императрицей, — многозначительно проговорила Звонарёва. — Её величество были так внимательны ко мне, долго разговаривали со мной, расспрашивали о работе санпоезда. Я, конечно, подробно обо всём рассказала. Они обещали перед отъездом побывать у нас. Я и спешу об этом сообщить начальнику поезда.
По мере того как Варя повествовала о своей мифической встрече и разговоре с императрицей, небрежная вначале поза Кека сменилась на почтительную, руки его сами собой опустились по швам, лицо приняло застывшее, сосредоточенное выражение.
— Так её величество посетят наш поезд до отъезда? — ещё раз справился Кек.
— Собираются, — неопределённо ответила Звонарёва и, кивнув головой, отошла от совершенно обескураженного её словами Кека. Затем она рассказала Краснушкину уже всё без прикрас.
— Вы бы, милая Варя, держались подальше от всяких князей и княжон. Это не наша с Вами компания. Поневоле приходится с ними дело иметь, а в остальное время лучше подальше от них, — наставительно проговорил Краснушкин. — А что напугали Кека — это отлично. Теперь он на Вас станет смотреть с немым обожанием и забудет шпионить. Глядишь, не будет придираться, что я увеличил штат на одну санитарку. — Краснушкин лукаво прищурился и подмигнул Варе.
37