Семья. Измена. Развод
Шрифт:
Быстро принимаю контрастный душ, накидываю на голое тело длинный шелковый халат, а когда попадаю в спальню, замираю.
Мишка сидит на краю моей кровати.
— Ты чего тут? — запахиваю полы халата покрепче и тут же завязываю поясок.
— Тебя жду.
Князев поднимается на ноги, подходит ко мне вплотную. Смотрит на завязанный узел.
— Это ты зря, — облизывает губы, прилипая взглядом к моей груди.
— Что?
— Одевалась.
— Миш…
— Дашка, — прижимает меня к себе, а я даже сопротивляться не
Не хочу сопротивляться.
— Я скучал.
— И я, — сглатываю и смотрю Мише в глаза. — Очень. Ты знаешь, мне кажется, что…
— Что?
— Кажется, я в тебя влюбляюсь… Как девчонка влюбляюсь. Не причини мне боль. Только не снова…
Эпилог
Десять лет спустя
Май
— Переоденься, я тебя умоляю, Марк, — иду за сыном по пятам, все еще находясь в ужасе от его прикида. — Гости приедут. Надень хотя бы рубашку, а не это, — вздыхаю, рассматривая кресты и надписи на латыни, которыми изрисована его черная футболка. — Распятье, сатанизм какой-то, у нас приличный ужин, между прочим.
— Мам, отстань, — сын взбегает по лестнице на второй этаж, а я хвостом следую за ним.
Марку уже исполнилось пятнадцать, Миша по этому поводу такой грандиозный праздник тогда закатил, сын до сих пор в восторге. Поэтому наш сегодняшний ужин, приуроченный к нашей с Мишей годовщине свадьбы, сыну совсем не интересен.
Конечно, сидеть за столом и слушать взрослые разговоры ему скучно.
— Тебя никто не просит сидеть с нами весь вечер. Пару часов для приличия побудь.
— Да понял я, понял, — сын вздыхает и забегает к себе. — Скажи тогда, что надеть. Какую рубашку?
Распахиваю шкаф, который просто кричит, что его владелец — подросток. Быстро перебираю плечики и вытаскиваю белую рубашку.
— Эту.
— Окей. Папа где?
— Во дворе, там Шумаковы приехали, он встречать пошел.
— Ясно. Слушай, можно я на выходные у Серого останусь?
— Зачем?
— Будем рубиться в приставку.
— У папы спроси, — быстро перевожу стрелки.
Вообще, у нас уже давно так заведено, что все, что связано с гулянками и ночевками Марка, — это к Мише. В этот раз не исключение.
Взлохмачиваю и так взъерошенные волосы сына. Несмотря на то, что он у нас занимается борьбой, совсем коротко волосы не стрижет. Небольшой ежик остается.
Хотя в последние дни наш Марк и сам вылитый ежик. Колется по поводу и без. Переходный возраст в самом разгаре. Ему хочется гулять, а не сидеть над учебниками. Даже успеваемость в гимназии за последние полгода ухудшилась. Я сначала паниковала, но потом решила, что перебесится.
Чем больше мы сейчас на него будем давить, тем только хуже сделаем.
— Так, эта рубашка и эти брюки.
— Джинсы.
— Ладно, джинсы, — вручаю ему плечики с сорочкой и закрываю дверь снаружи.
Быстро спускаюсь вниз. Оливия уже крутится возле столешницы, на которой стоит торт. Привезти — привезли, а в холодильник так никто и не убрал.
Вообще, наш сегодняшний ужин — исключительно семейное мероприятие. Будут только самые близкие друзья, ну и родственники, разумеется.
После нашей с Мишей поездки в Китай мы окончательно поняли, что все делаем правильно. Но вот вопрос с повторной росписью висел над нами еще практически полгода.
Сегодня как раз то самое число, когда нас вновь поженили. Мы вдвоем сходили в ЗАГС. Я волновалась, словно в первый раз замуж выхожу. Да я и выходила. Впервые, за совершенно другого мужчину, потому что тот Миша, которого я узнала, был совсем не тот человек, с которым я жила семь лет до этого.
Естественно, мы считаем, что в браке семнадцать лет. Просто вот эта дата, нашей второй свадьбы, она какая-то магическая. Решающая для нас с Мишей. Вот и отмечаем ее каждый год, в узком кругу. Отсчет нового времени нашей любви.
Нет, первый год после возобновления нашего брака я боялась повторений, измен, холода. Боялась, что не выйдет у нас ничего, хоть и прониклась Князевым от макушки до кончиков пальцев. Теперь он был для меня настоящим мужем, который каждый раз упорно доказывал, что я не права в своих пессимистичных прогнозах.
Так и получилось.
Думаю, это было примерно во второй день рождения нашей дочери. Оливке исполнилось два года, мы запланировали праздник, но она заболела. Температура под сорок, скорая, мы всю ночь пробыли в больнице, я плакала, а Миша держал меня за руку. Непоколебимый, уверенный, что все будет хорошо. Он вселял ее и в меня — эту уверенность.
Мне кажется, тогда я окончательно поняла, как мы ему дороги и как я его люблю. Безумно. И как счастлива с ним.
Миша изменился. И я тоже. Мы стали другими, более лучшими версиями себя. Слушали, понимали. Были вместе несмотря ни на что.
Я думаю, что мы оба боялись. Очень боялись откатиться назад. Пропитаться флером прошлого и снова пустить отношения по одному месту. Помогали разговоры, долгие, сложные, иногда болезненные.
Я ревновала. Жутко. Временами казалось, что Земля вот-вот с орбиты от ревности слетит. Миша в такие моменты всегда находил нужные слова. Развеивал все мои опасения. Только так мы выжили, только так построили крепкий брак.
— Миш, — зову мужа, который как раз зашел в дом, разговаривая с Алексеем и Женей, — на минуту.
— Иду.
Муж заходит на кухню, приобнимает меня за талию и вскользь целует в губы. Оливка тем временем уже тянет пальцы к торту, чтобы попробовать крем.
— Доченька, торт будет попозже, — произношу на выдохе, а сама в Мишкины глаза смотрю. У него морщинки, на висках даже редкая седина появилась, а глаза все те же. Светятся.
— Олив, давай, там подруга твоя приехала.
— Вера? — дочь отвлекается от торта.