Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII
Шрифт:
— Королева, однако, довольствуется Седаном, — заметил герцог Буйонский.
— Пусть так, но ведь моя сестра не подвергается такой опасности, как поднявший меч мужчина. Понимаете ли вы, что наша затея весьма рискованна?
— Как! Даже имея на своей стороне короля? — спросила Анна Австрийская.
— Да, государыня, да; ведь неизвестно, сколько времени все это продлится; необходимо принять меры предосторожности, и я ничего не намерен делать до заключения договора с Испанией.
— В таком случае, не делайте ничего, — проговорила королева, краснея, — ибо я, разумеется, и слышать не хочу о договоре.
— Это самый разумный выход, государыня, его высочество прав,— сказал герцог Буйонский.— Граф-герцог де Сан-Лукар предлагает нам семнадцать тысяч хорошо обученных солдат и пятьсот тысяч экю наличными.
— Как?! — удивленно воскликнула королева.— Вы посмели сделать такой шаг без моего ведома! Соглашение с иностранной державой?!
— С иностранной державой, сестра моя! Кто бы мог подумать, что испанская принцесса употребит это слово? — возразил Гастон.
Анна Австрийская поднялась, взяла за руку дофина и, опершись на Марию, сказала:
— Да, ваше высочество, я испанка, но я внучка Карла Пятого, и мне известно, что отечество королевы там, где находится ее трон. Я покидаю вас, господа, продолжайте без меня; отныне я ничего не желаю знать об этом.
Королева направилась к выходу, но, увидев испуганное, заплаканное лицо Марии, вернулась.
— Я торжественно обещаю, однако, нерушимо хранить эту тайну — ничего более.
Все были немного смущены, за исключением герцога Буйонского, который решил с честью выйти из положения.
— Мы благодарны вам за это обещание, государыня,— промолвил он, почтительно склоняясь перед королевой,— и большего не просим, ибо уверены, что после победы вы полностью будете на нашей стороне.
Королева не пожелала вступать в пререкания, она сухо поклонилась и вышла вместе с Марией, бросившей на Сен-Мара один из тех взглядов, в которых отражаются одновременно все движения души. Он прочел в этих прекрасных глазах вечную и горестную преданность женщины, навсегда отдавшей свое сердце, и понял, что счел бы себя последним из людей, если бы вздумал отступить от своего намерения.
— Так, так, так… Что я вам говорил, герцог, вот вы и разгневали королеву,— сказал Гастон Орлеанский, едва только Анна Австрийская и Мария удалились.— Вы слишком далеко зашли. Но уж сегодня-то никто не обвинит меня в молодушии, напротив, я выказал больше решимости, чем следовало.
— Я безмерно счастлив и преисполнен благодарности к ее величеству, — ответил герцог Буйонский победоносно.— Отныне будущее в наших руках. Что же вы намерены предпринять, господин де Сен-Мар.
— Я уже говорил вам, ваша светлость, что никогда не отступаю; каковы бы ни были для меня последствия этой встречи, я повидаюсь с королем и всем рискну, чтобы добиться его приказаний.
— А договор с Испанией?
— Да, я его…
Де Ту схватил за руку Сен-Мара и, неожиданно выступив вперед, сказал торжественно:
— Мы решили, что договор будет подписан лишь после свиданья с королем; если справедливый гнев его величества против кардинала избавит вас от этого, будет лучше, подумали мы, не подвергаться столь великой опасности, ведь договор могут обнаружить.
Герцог Буйонский нахмурился.
— Если бы я не знал господина де Ту, — сказал он,— то принял бы это за слабость, но с его стороны…
— Клянусь честью, сударь,— проговорил советник,— я поступлю так же, как господин обер-шталмейстер,— мы с ним во всем единодушны.
Сен-Мар взглянул на своего друга и не без удивления увидел на его добром лице выражение мрачного отчаяния; он был так поражен этим, что не нашел в себе силы ему прекословить.
— Де Ту прав, господа, — заявил он с холодной, но любезной улыбкой, — король убережет нас, быть может, от многих неприятностей; с ним мы очень сильны. Впрочем, ваше высочество, и вы, ваша светлость, не думайте, что я могу отступить,— сказал он с непоколебимой решимостью.— Я сжег за собой все мосты и должен идти вперед; кардинал надет, или я не сношу головы.
— Странно, весьма странно! — сказал Гастон Орлеанский.— Мнится мне, что дело с заговором зашло гораздо дальше, чем я полагал.
— Отнюдь нет, ваше высочество,— ответил герцог Буйонский,— все зависит от вашей доброй воли. Заметьте, ничто не содеяно, и стоит вам сказать лишь слово, чтобы заговор рассеялся, как дым, или превратился в огнедышащий вулкан.
— Превосходно, превосходно, я доволен, раз дело обстоит именно так,— заметил Гастон.— Займемся же вещами более приятными. Слава богу, у нас еще есть время; но, признаюсь, я желал бы, чтобы все уже было позади; я не создан для сильных волнений — они вредят моему здоровью,— прибавил он, беря под руку господина де Бово.— Скажите лучше, молодой человек: испанки хороши по-прежнему? Вы слывете изрядным любезником. Воображаю, сколько о вас там говорят. Я слышал, в Испании носят огромные фижмы? Я вовсе не противник такой моды. Ей-богу, ножка кажется от этого меньше и изящнее; уверен, что супруга дона Луиса де Аро менее прекрасна, чем госпожа де Гемене, не так ли? Полноте, будьте откровенны, я слышал, что она похожа на монашенку… Аа!… вы не отвечаете, вы смущены… она приглянулась вам… или вы боитесь оскорбить нашего друга де Ту, сравнив ее с красавицей Гемене. Ну, тогда поговорим об обычаях; у короля есть очаровательный карлик, правда? Он так мал, что умещается в пироге. И счастливец же испанский король! Как я ни искал, не мог найти такого карлика! А королева? Ей все так же прислуживают на коленях? Что за превосходный обычай, мы позабыли его. Как это обидно, обиднее быть не может!
У Гастона Орлеанского хватило духа около получаса разговаривать в этом тоне с молодым человеком, слишком серьезным для столь легкомысленной болтовни; находясь под впечатлением важной сцены, разыгравшейся у него на глазах, и крупных интересов, поставленных на карту, барон де Бово ничего не отвечал на этот поток праздных слов и лишь удивленно посматривал на герцога Буйонского, словно вопрошая, действительно ли брата короля прочат в руководители одного из самых дерзких предприятий, какие известны в истории, а его высочество, не желая замечать, что его речи остаются без ответа; сам себе отвечал и говорил без умолку, расхаживая по комнате и увлекая за собой собеседника. Гастон Орлеанский боялся, что кто-нибудь из присутствующих возобновит страшный разговор о договоре, но это никого не прельщало, разве только герцога Буйонского, который хранил, однако, недовольное молчание. Что касается Сен-Мара, то советник де Ту увлекал его с собой, и они ретировались, пользуясь тем, что Гастон Орлеанский увлекся болтовней и, видимо, даже не заметил их ухода.
Глава XVIII ТАЙНА
И наши имена для дружбы беспримерной.
Навек соединясь, пребудут мерой верной.
А. Суме. «Клитемнестра»
Де Ту находился у себя дома, двери спальни были тщательно заперты, и отдан приказ никого не принимать и извиниться перед двумя гостями, если хозяин не успеет с ними проститься, а друзья все еще не обменялись ни единым словом.
Советник упал в кресло и погрузился в глубокое раздумье. Сен-Мар, сидя под сводами высокого камина, ожидал с серьезным и грустным видом, когда друг нарушит это тягостное молчание. Наконец де Ту пристально взглянул на него и, скрестив руки на груди, сказал: