Сен-Симон
Шрифт:
В этих словах — самое главное.
Это квинтэссенция всех трудов Сен-Симона, смысл его дела и жизни.
Золотой век… Впервые философ узнал о нем почти сорок лет назад. Из беседы с Руссо. И тогда же впервые усомнился в том, что золотой век безвозвратно утрачен.
А теперь уверен в обратном.
Золотой век впереди, и философ найдет его, найдет во что бы то ни стало.
Вот только бы покончить с войной.
Но чтобы покончить с войной, приходится заниматься политикой…
Эта работа имела неожиданный успех и вскоре вышла вторым изданием.
Сен-Симона начинают признавать. У него объявляются покровители,
Всеобщее недовольство, вызванное реставрацией Бурбонов, не было тайной для Наполеона. Воспользовавшись нерасторопностью своих стражей, он бежал с Эльбы и 1 марта 1815 года, высадившись на южном побережье Франции, с отрядом в тысячу солдат двинулся к столице. Войска, высланные против «узурпатора», переходили на его сторону, крестьяне и ремесленники приветствовали его криками: «Долой попов!», «Смерть эмигрантам!», «На фонари аристократов!»
20 марта Наполеон вступил в Париж.
Людовик XVIII бежал за границу.
Начался период, известный в истории под именем «Ста дней».
Сен-Симон принял происшедшее без восторга. Но — так уж несовершенна человеческая память — вскоре он снова начал тешить себя надеждой на Наполеона-реформатора. Его подкупило то, что император, стремясь упрочить свое положение, приласкал кое-кого из старых демократов. Да и сам Сен-Симон неожиданно для себя получил государственную службу: по протекции бывшего члена революционного правительства, Лазаря Карно, его назначили на должность библиотекаря Арсенала. Философ срочно пишет брошюру «О мерах против коалиции 1815 года», где повторяет идею о слиянии Франции с Англией, теперь, конечно, под эгидой Наполеона…
Надежда и на этот раз оказывается тщетной.
18 июня 1815 года союзники разбивают императора при Ватерлоо, и через несколько дней он снова отрекается от престола, вторично освободив его для Людовика XVIII.
Наполеона отправляют на остров святой Елены, а Сен-Симона изгоняют из библиотеки Арсенала.
Он, впрочем, особенно не горюет. Теперь его литературное положение упрочилось. И главное, он кое-что понял.
Оказывается, наука и политика — вещи не такие уж несовместимые.
Во всяком случае, политика помогла ему выплыть на поверхность.
А теперь можно будет целиком отдаться любимой науке.
ГЛАВА 6
МЫ — ИНДУСТРИАЛЫ
Осень… Осень в природе, осень в его жизни: как-никак исполнилось пятьдесят пять. Сердце начало давать перебои, появилась одышка. Но он не замечает этого. Он молод и счастлив, словно юноша. Никогда он не был так бодр и работоспособен, никогда так не радовался каждому новому дню, пусть даже мрачному и дождливому.
Потому что наконец он создал основы своего учения. Пусть пока еще не все стало на свои места, пускай есть много недодуманного и недосказанного в деталях, но в общем создал.
И еще радует его то, что теперь он не одинок. Напротив, он окружен людьми и прежде всего — молодежью. Все это — верные друзья, готовые поддержать и морально и материально: что бы он делал без них, когда его уволили со службы!
Но все это — в прошлом. Больше никакой службы. Он будет заниматься только тем, что считает делом своей жизни.
— Философ, — любит повторять Сен-Симон, — плод осени, даже скорее зимы.
И поясняет свою мысль:
— Хорошо выражают то, что хорошо понимают. И теперь, в результате
Да, теперь он пишет совсем иначе, чем пять лет назад. И внимают ему иначе — без колкостей и насмешек.
Основная посылка:
«…Всякий анализ настоящего, взятый изолированно, как бы искусно он ни был сделан, может дать только весьма поверхностные или даже совершенно ложные выводы, так как такой анализ склонен беспрестанно смешивать и принимать один за другой два вида элементов, которые в политическом организме существуют всегда совместно, но которые весьма важно различать: это пережитки угасающего прошлого и зародыши восходящего будущего…»
Отсюда следует:
нужно с великим вниманием отнестись к прошлому. Глубокое философское наблюдение над прошлым помогает понять настоящее и будущее и отделить пережитки умирающей системы от элементов системы утверждающейся. Иначе говоря: анализ движения цивилизации позволяет дать воззрения, управляющие людьми.
Исходя из этого, философ обязан:
сначала постичь смысл исторического процесса, потом воспользоваться полученными выводами как критерием для оценки настоящего и начертания будущего и, наконец, внушить эти идеи современным общественным силам, экзальтировать их в пользу принципов, установленных философским путем.
В целом сущность исторического процесса Сен-Симон уяснил себе уже давно.
Теперь он стремится конкретизировать выводы и направить их в настоящее.
Если раньше философ был погружен в седую древность, начиная от заселения Земли, то сейчас его значительно больше интересует время, близкое к современности, прежде всего — последние четыре столетия.
До XV века, подчеркивает Сен-Симон, в обществе безраздельно господствовали богословские идеи, носителями которых являлось духовенство, светскими же властителями были землевладельцы-феодалы. Это была феодально-теологическая фаза в развитии человеческого разума. Но великие открытия в сфере опытных наук, перешедших в Европу от арабов, освобождают людей из-под духовной опеки богословов. Начинается критика феодально-теологической системы, приводящая к ее дезорганизации и разрушению.
В области духовной удары наносятся Лютером, Коперником, наконец, философами-просветителями XVIII века.
В области светской удары наносятся плебеями, сделавшими громадный успех в теоретических знаниях и научившимися их практически применять.
Венцом этой борьбы стала французская революция конца XVIII века, которая, по мнению философа, продолжается до сих пор. В противоположность многим своим современникам Сен-Симон не считает революцию в том смысле, как ее понимает, уродливым отклонением от предписаний природы. На его взгляд, это не отклонение, а кризис роста, кризис неизбежный и своевременный, без которого не могут возникнуть условия будущего. Революция делалась народными массами, но руководили ею люди отвлеченного склада — метафизики и юристы. Они были сильны оружием своей критики, но ничего положительного создать не могли. Их догматы — свобода, равенство, братство — сами по себе не имели никакой цены, ибо были лишены конкретного содержания и превращены в самоцель. Эти люди думали о формах власти, а нужно думать о существе жизни. Они были заняты отвлеченной политикой, а нужно заниматься конкретным производством.