Сен-Симон
Шрифт:
Лекция произвела на него впечатление, но в совершенно определенном смысле: Фурье решил, что следует «уловить» сен-симонистов и обратить их в свою веру.
Он немедленно отправил Анфантену экземпляр своей последней книги и письмо, в котором предложил молодому человеку перейти в лоно фурьеризма. Анфантен ответил вежливо, но холодно. Он отказался от личной встречи, дал понять, что не собирается менять знамени, и, в свою очередь, переслал Фурье сочинения Сен-Симона.
Казалось бы, куда уж яснее!
Но Фурье не желал успокаиваться.
Через несколько дней
Фурье был и изумлен и раздосадован. Он считал свое предложение великодушным и выгодным для «этой секты», и вот его не понимали и не принимали!..
С тех пор мэтр говорил о «секте» не иначе как с озлоблением, увеличивающимся еще и оттого, что его собственные ученики всячески расписывали успехи сен-симонистов и рекомендовали даже кое-что позаимствовать из их учения. Пылая негодованием, Фурье опубликовал в 1831 году брошюру «Ловушки и шарлатанства сект Сен-Симона и Оуэна», полную желчи, сарказмов и грубых выпадов, причем, кроме сен-симонистов, здесь досталось и его английскому собрату, уже изруганному им ранее в одном из своих трактатов…
Что же их разделяло?
Почему соперничество между ними, обнаружившееся в начале 30-х годов, сопровождалось таким ожесточением?
Сен-симонисты и Фурье по-разному понимали сущность «ассоциации».
Сен-симонисты, следуя за своим учителем, считали, что в основе общности людей должно быть промышленное развитие.
Фурье отдавал явное предпочтение сельскому хозяйству.
Сен-симонисты мыслили в мировом масштабе и представляли себе ассоциацию как хозяйственное единство всего человечества.
Фурье разбивал мир на отдельные замкнутые комплексы; его фаланга охватывала сравнительно небольшой коллектив — от 1600 до 2 тысяч человек.
По этим пунктам, несомненно, сен-симонисты шли впереди социетарной школы.
Но нельзя не заметить, что старый Фурье проявил повышенную зоркость, критикуя своих соперников: наряду с большим количеством несправедливых упреков в их адрес он тонко подметил главную отрицательную тенденцию, которая в это время все отчетливее стала обнаруживаться в сен-симонизме.
Этой тенденцией была дальнейшая теократизация учения Сен-Симона, все большее сползание его в область поповщины и мистики.
И результаты этого должны были сказаться в самом ближайшем будущем.
Пока мечтатели спорили и сводили счеты друг с другом, жизнь продолжала идти своим чередом.
Все более явственно обозначались последствия июльской революции, и все яснее становилось, что народу и в первую очередь рабочему классу она не принесла ничего, кроме новых бедствий.
Правда, конституция Луи-Филиппа не могла не учесть народной победы. Права палаты депутатов были несколько расширены, избирательный ценз немного понижен. Административный аппарат и офицерский корпус очистились от дворян-реакционеров. Сверх того была восстановлена Национальная гвардия и отменена цензура.
Но этим дело и ограничилось.
Полицейско-бюрократический аппарат государства остался неизменным, хотя и перешел в другие руки. Остались в силе и все жестокие законы, направленные против рабочих.
Продажная пресса на все лады расхваливала нового короля, «короля-гражданина», подлинного «отца народа», монархия которого являлась «лучшей из республик». Это он предпринял специальные работы в Тюильри, чтобы прокормить три сотни рабочих! Это он, в круглой шляпе, с зонтиком и в калошах, без всякой охраны беседует с домохозяйками, стоящими в очередях! Это он заставляет королеву лишать себя самого необходимого, только бы облегчить положение несчастных!
Но несчастные хорошо знали, что Луи-Филипп, богатейший из богатейших, делает все для того, чтобы поддержать промышленников и финансистов, и стремится согнуть в бараний рог людей труда.
А потому рабочим только и оставалось продолжать борьбу. И они продолжали ее с удвоенной яростью.
Первые годы царствования «короля-гражданина» ознаменовались необычайным ростом тайных революционных обществ, стачек и восстаний.
Цитаделью борьбы стал крупнейший промышленный центр Франции город Лион.
В 1831 году вспыхнуло беспримерное по силе и размаху восстание рабочих шелкоткацкой промышленности Лиона.
Оно началось 21 ноября после вероломного нарушения предпринимателями новых сдельных расценок. Но это был лишь повод. В основе восстания лежала классовая ненависть, накопленная за многие годы нищеты, унижений и рабства.
Лозунгом восстания были слова, вышитые на черном знамени: «Жить работая или умереть сражаясь!»
После трехдневной вооруженной борьбы, на которую поднялось все рабочее население города, повстанцы разбили правительственные войска и овладели Лионом.
Десять дней рабочие удерживали власть в своих руках.
Это было впервые в истории.
3 декабря войска, присланные из Парижа во главе с маршалом Сультом и наследником престола герцогом Орлеанским, потопили восстание в потоках крови. Более десяти тысяч «инсургентов» были высланы из города.
Но это не сломило мужества лионского пролетариата.
Два года и четыре месяца спустя вспыхнуло второе рабочее восстание в Лионе.
Для того чтобы его усмирить, использовали артиллерию. Шесть дней сопротивлялись повстанцы регулярной армии. Войска взрывали дома и уничтожали целые кварталы.
На этот раз лионский пролетариат сражался и умирал на баррикадах под красным знаменем.
И с этого момента красное знамя стало символом борьбы мирового пролетариата.
Лионцы не были одиноки. Париж и Гренобль, Сент-Этьенн и Шалон, Люневиль, Клермон-Ферран и многие другие города страны выразили классовую солидарность с городом-героем.