Сеничкин яд
Шрифт:
Полковник-интриган был настолько ловчее своих благонамеренных противников, что опять стал в фаворе, а Исмайлов и свояченица были сконфужены и отстранены еще далее на задний план.
Исмайлов, как человек очень недальнего ума, объясняет слабость генерала к полковнику одною лишь хитростью сего последнего. Но по некоторым штрихам записок, кажется, следует допустить нечто более сложное. Полковник этот (по имени не названный) держится перед старшими в чинах запанибрата, чего не всякий себе может позволить. Особенно это неудобно было в то суровое и чинопочитательное
Генерал Копцевич дал в доме такую волю полковнику, что тот прямо забирал детей, уводил их и говорил с ними в своем роде «наедине»… Это был какой-то злой гений, который находил удовольствие в отраве и растлении.
Бедный магистр даже затруднялся разъяснить, что это был за демон, но рассказывает, однако, как он иногда бросался в опасные схватки с ним, дабы спасти детей. Это и трогательно, и смешно. В одиночку Исмайлов на это не рисковал, а он заключил с теткою детей наступательный и оборонительный союз, в котором, впрочем, самая трудная роль выпадала на его долю.
«Тетка, – говорит Исмайлов, – должна была действовать на детей и на отца, а я против полковника, наблюдая за каждым его словом и поступком, как строгий цензор и как неумолимый критик». Но полковник нашел, что двух этих обязанностей духовному магистру еще мало, и начал этого «цензора и критика» нагло и беспощадно вымучивать. Воспитанный на семинарских хриях, Исмайлов отбивался очень неуклюже и понимал опасности своего положения, а других эти турниры забавляли.
В записках есть любопытное описание одного ученого диспута между магистром и полковником. Описание сделано в виде сценария рукою очень неискусною, но все-таки очень интересно, потому что на расстоянии полувека назад представляет, как и чем в то время «бавились» важные военные лица, при которых происходит весь этот турнир.
Глава семнадцатая
Прием легкой, но настоящей атаки полковника на самомнительного семинара был очень прост и весел. Исмайлов нашептывал на полковника Копцевичу, когда они с генералом случались наедине, а потом подступал к полковнику с «ударами» тяжелой научной критики, а полковник прямо, с налету, «все острил» на его счет, и притом, по собственному сознанию Исмайлова, «острил очень иногда удачно». Исмайлов все думал, что это еще ничего не значит, и не успел оглянуться, как во всем кружке знакомых прослыл «притворщиком и фарисеем».
Авторитет Исмайлова как ученого человека и воспитателя пал до того, что когда ему даже и удавалось побеждать полковника своими хриями, то и самые эти победы уже не шли ему на пользу.
Один из таких злосчастных случаев и составляет сценарий.
«Случилось мне, – пишет Исмайлов, – тронуть своего противника за самую чувствительную струну, и я чуть-чуть не поплатился за то слишком дорого. Генерал праздновал свой
Когда пошли обедать, генерал приказал поставить пушечку на стол. Видя, что хозяин так любуется этою игрушкою, все стали любоваться, и кто-то серьезно спросил: „Где она сделана?“ Адъютант отвечал: „Здесь, в Петербурге, на казенном литейном заводе, по образцу такой же пушки в 8-ю долю“.
– Как в 8-ю долю! Это не может быть, – заговорили многие, – разве в 20-ю!
Адъютант настаивал, что действительно в 8-ю.
Пошли споры: кто говорит 20-ю долю, кто в 30-ю, 40-ю и более, сравнивая вес презентованной пушечки с пушкою образцовою.
Мой полковник – артиллерист, как и генерал, считавший себя в деле пушек смышленее других, – обратился к адъютанту и говорит:
– Верно вы ошиблись: я полагаю, пушечка сделана не в 8-ю, а в 80-ю долю. Вы ошиблись одним нолем.
Все согласились было, но генерал обратился ко мне и спросил:
– Как вы думаете, Филипп Филиппович? Вы ведь тоже знаете математику, как и артиллеристы, и верно уже смекнули.
– Я думаю, что г. В. (презентатор пушечки) ошибся более, чем на один ноль, а полковник поменьше.
– Как это? – опять спросил генерал.
Я. Что больше ноля, то имеет значение действительное, положительное, а что меньше – отрицательное. По-моему, пушечка сделана точно в 8-ю долю, но весом она меньше настоящей пушки в 500 крат.
Никто не поверил моим словам, но все взглянули на полковника.
Полковник. Это уже какая-то математика церковная.
Гости засмеялись, – я смолчал, обидевшись непристойным выражением, но генерал потребовал доказательств.
(Так тогда и за обедами было серьезно и строго).
Я. Ваше высокопревосходительство верите, что пушечка длиною точно в 8 раз меньше настоящей пушки?
Генерал. Так говорит г. В., и я не сомневаюсь.
Я. Она и каждая ее часть во всех протяжениях взята в 8-ю долю, следовательно, настоящая пушка больше ее в куб, т. е. не 8, а в 512 раз, так как куб восьми есть 512.
Генерал тотчас понял, а кто не понимал, тем я доказывал наглядно геометрическим чертежом, и все, даже дамы, убедились.
Полковник стал изворачиваться, стал утверждать, что не может быть, чтобы каждая мелочь, каждый винтик и гайка были точно в 512 раз более. Такая скропуляная работа требует особенного искусства и для игрушки была бы только напрасною тратою времени и труда.
Я. Это другой вопрос, полковник, и относится к технике, а не к церковной математике.