Сенька Соломкин и тайны кулимагии
Шрифт:
Но вот уже прошло две недели, как приезжий ресторанный критик сказал ему, что его русские щи – «пустой суп тройного брожения с рискованным послевкусием». Ведь как раз в тот день шеф решил поэкспериментировать и добавил в щи тимьяну.
После реплики критика шеф, понятное дело, разозлился и впал, как говорит моя тетя, в «рыболовную депрессию». Уваров днями просиживал с удочкой у реки в отдалённой прогалине, словно камышовый кот. Хотя, как я читал, камышовых котов таких мастей не бывает. Просто шеф обладал ярко-рыжей шевелюрой и пегими уже немного седыми усами.
Вот уже неделю,
– А когда Пётр Андреевич вернётся? – отвлёк я Липушу, нарезавшую хлеб в беседке в тени раскидистой ивы. И подкинул тайком Боту говяжий хрящик.
– Через две недели начнётся тыквенный сезон. Он не сможет его пропустить и надеюсь, что выйдет из своей рыболовной депрессии.
– Д-а-а, – протянул я, – как сейчас помню его тыквенные оладушки под сливочно-медовым соусом! Жаль, что через несколько дней я уже уеду домой, каникулы закончатся.
– Тебе же здесь не нравится? – съехидничала тетя, приподняв бровь.
– Ну, – прочесал я затылок, – просто я хотел бы заниматься чем-то посерьёзнее, чем дворничать и клумбы поливать. – А можно я приготовлю, шоколадные сырники на кухне шефа? Пока там никого нет?
Тетка аж брякнула ложкой о край тарелки.
– Ты что?! Да Уваров если узнает, что кто-то хозяйничал там без его ведома, больше в жизни туда не зайдёт! Ты вот лучше что…убери сегодня в коридоре.
– В кафе?
– Нет. В ресторане. Пыль, полы, двери протри, – неожиданно для меня заявила Липуша и, собрав тарелки и супницу, вручила их мне. – Посуду в кафе отнеси, – и тётка протянула мне длинный ключ от заднего входа в ресторан.
– Сделаю! – воодушевился я нагрянувшему разнообразию, взял посуду и скормил Боту ещё один кусочек припрятанной мной говядины.
– Только не вздумай лазить в кладовку! – выкрикнула Липуша, уже усаживаясь в машину. – Я на рынок, за закупками.
В ответ я лишь кивнул и понёс в кафе грязную посуду.
Убирать в ресторан я направился уже к вечеру, вдоволь накупавшись в реке. Открывая дверь коридора, предваряющего кухню, я испытывал какой-то странный трепет, будто это потайная дверь в замок волшебника. Честно говоря, фантазия у меня что надо. Иногда, я даже сам боюсь своих выдумок.
Как-то раз, когда я поджарил свою первую яичницу-глазунью, то в шутку нарисовал на белке рот томатным кетчупом, приладил усы из зелёного лука и укропный нос. Спустя миг, мне привиделось, что яичная морда мне подмигнула! Я чуть не упал со стула и отказался наотрез есть свою яичную рожицу, отдав её папе. И такое случалось со мной не однажды. Кулинарные шалости, как я их называю, часто преследовали меня. Возможно, именно поэтому я уже второй год соглашаюсь гостить у тёти Липы, хотя каждый раз и протестую ехать на «выселки».
Я помыл полы в коридоре, затем зашёл в кладовую, включил свет. И тут я вспомнил, что тётушка запретила мне входить сюда. Но я решил протереть рамы и раздаточные окна и стал шнырять по кладовке в поисках стеклоочистителя.
– О! Вот и «Блеск»! – увидел я чистящее средство, прихватил флисовую салфетку и вдруг заметил, что на полу нечто блеснуло. Это был ключ. Неприметный, маленький с обычным колечком вместо брелока. Дома я крепко уснул, прижимая ключ к груди.
Страна Кулинария
«…Страна Кулинария действительно существует. На абсолютно любой кухне, Сеня, – вторгся в мой безмятежный сон знакомый голос тётушки Липы. И только самые одарённые повара видят её обитателей!»
«Боже мой, подумал я, – и тут Липуша! Даже во сне от неё не отделаться!»
Я повернулся на другой бок, и сон продолжился кулинарным видением…
Сдобьян Мудрый
Его тело пышило сдобным дымком, с каждой секундой становясь всё румянее и пухлее. Он раздавался вширь в своём плетёном кресле, выпячивая бугры на пузе, приминая широкие бока толстыми короткими пальчиками. Глаза его оплыли от удовольствия, веки почти сомкнулись. Маленький нос, едва различимый на круглом, румяном лице с ямочками подрагивал.
Он засыпал.
Но потом вдруг взял… и вырвал из своего мягкого бока кусок! Не устоял! Съел!
– Царь Батон! Ну что вы, в самом деле?! Только с пылу с жару! – сокрушался стряпчий 4 Рогалик.
– Не сдержался, – нахмурился царь Батон в государстве Сдобино, величавшийся ещё не иначе, как Сдобьян Мудрый из династии Мукьяновых.
– Плюшка Маковна! – вскричал Рогалик так, что запечённый уголок его мундира едва не разошёлся.
В плетёный зал дворца-корзины охая и держась за бока, спешно вошла Плюшка Маковна – старшая придворная дама и троюродная тетка государя.
4
Печной стряпчий – в Сдобино – слуга у печи царя Батона.
– Уфф, – подкатила она глаза под веки, осыпанные сахарной пудрой. – Едва всю присыпку не растеряла. Только от гримёра. Ну, что случилось то?!
– Царь Батон изволили снова…с, – развёл руками Рогалик. – Виноват…с, не уследил.
Плюшка Маковна сдвинула яркие горбатые брови, которые любила подкрашивать едким морковным мармеладом – и двинулась к племяннику.
– Снова шалишь, Ботя! – строго сказала она и достала из белой резной этажерки мельхиоровый поднос. – Вот уж, посмотри, что натворил, царский камзол испортил! – приставила она тыльную сторону подноса к отломанному боку Сдобьяна. – Не ровен час гости явятся из провинции Шардо, а ты знаешь, какие они эстеты. Любят, чтобы всё красиво.
Батон на это надменно хмыкнул, отвернувшись надгрызенным боком от тетушки.
– Бара-а-а-аша, – завопила Маковна. – Неси муки. Быстро! Будем батюшку царя латать.
– Не желаем мы! – капризно заявил Батон. – Спать буду.
– Поспите ваше Величество теперь после выпечки. Непрезентабельный вид у вас. Опять вы за своё! Как калач бездрожжевой ломаетесь.
В зал вбежала длинная гнутая баранка в красном переднике с низко опущенной косынкой на глаза. Она держала в руках мешочек муки и кувшинчик воды.