Сено-солома
Шрифт:
В соседней с девушками комнате конторы сидел Лисоцкий. На голове у него был носовой платок, завязанный по углам. Лисоцкий щелкал на счетах.
— Заработали рубль девяносто, — сказал он.
— Эх! Переработали на копейку! — сказал дядя Федя. Он все денежные суммы переводит в стоимость «маленьких». Так ему почему-то легче.
Дождь
Проработали мы таким манером три дня. Закончили поле, потом еще одно. Там росла морковка. Надеюсь, что она выросла благополучно. Мы постарались
В дождь мы официально не работаем. Потому что сыро, и можно запросто простудиться. Но едим. Вера и Надя не отходили от плиты. Дядя Федя к тому времени плюнул на сельскохозяйственные работы и попросился постоянным рабочим на кухню. Лисоцкий ему разрешил. В помощь дяде Феде каждый день назначался еще кто-нибудь. Они пилили дрова, таскали воду и рубили мясо. Когда оно было. Еще они растапливали печь. Очень трудоемкое занятие.
Когда пошел дождь, народ сначала возликовал. Ликование продолжалось до вечера. Мы опять сидели на нарах, пили сухое вино и пели песни. К вечеру песни кончились. А дождь нет.
На следующий день сухое вино в магазине тоже кончилось. Мы перешли на мокрое вино. По какой-то иронии судьбы оно называлось «Солнцедар». То есть в переводе — дар солнца. Ужасная жидкость. После нее во рту все слипается и остается вкус жженой резины.
В отряде начали проявляться симптомы загнивания.
— Петр Николаевич! — сказал Лисоцкий, придя из конторы в прорезиненном плаще. — Я сейчас наблюдал, как Алексей в одних трусах валяется на нарах у девушек. И кладет голову, простите, им на бедра. Что это означает?
— Это означает, — объяснил я, — что он сушит брюки у них на печке. Кроме того, это означает, что бедра мягче подушки… А на чьи бедра, кстати, он кладет голову?
— Этой… Как ее? Маленькой, черненькой… Наташе.
— Тате, что ли?
— Ну, да. Кажется, вы ее так называете.
— Кретин! — возмутился я. — Нашел бедра! Там что, Барабыкиной нету? Вот где бедра.
— Петр Николаевич, — сказал Лисоцкий. — Я попросил бы вас не отзываться так об Инне Ивановне.
— Простите, — пробормотал я. — Я просто хотел сказать, что ее бедра…
— Я не хочу ничего слышать, — прошептал Лисоцкий. У него задергалась щека, и он растворился в мутной пелене дождя.
Я схватил кусок полиэтилена, набросил его на голову и помчался к девушкам. Там все происходило так, как описал Лисоцкий. Леша в плавках лежал поперек нар от стены до стены. Голова его была на коленях у Таты. Тата сидела задумчиво и от нечего делать заплетала Леше косички. Косички получались длинные и тонкие. Леша лежал, прикрыв глаза, в состоянии, близком к нирване.
Барабыкина сидела по-турецки и курила, смотря в стенку. Собака Казимир спала на чьей-то подушке. Наташа-бис вязала. За столом Юра, Наташа и Яша играли в карты. В дурачка.
В общем, притон.
— Тата, — сказал я. — Ты видела картину «Снятие с креста» Тициана? Там композиция точно такая же, как у вас. Леша похож на Иисуса, а ты на Магдалину.
Видимо, Тата что-то слышала о Магдалине. Она стряхнула Лешу с колен и сказала:
— В гробу я ее видела, твою Магдалину. В белых тапочках.
Для тех, кто не понимает, могу перевести. Смысл этой фразы таков: знаем историю не хуже вашего, кто такая Магдалина и чем она занималась. Только этим нас не смутишь, и вообще, не ваше собачье дело. Вы, Петр Николаевич, глубоко мне безразличны и не вызываете никакой симпатии. Можете проваливать, откуда пришли.
Вот так это будет на русском языке. Видите, как длинно.
Леша с Евангелием был плохо знаком. Поэтому он пока молчал. А я продолжил разговор на том же языке.
— Быстро ты подклеилась, — сказал я.
Ну, это Леша прекрасно понял. Он сел и посмотрел на меня угрожающе. Все-таки он плохо подбирает слова. Можно было бы уже что-нибудь сказать.
— Мальчики, — сказала Барабыкина. — Кончайте петушиться. Давайте чем-нибудь займемся. Яша, почитай стихи! Только про любовь.
Яша оторвался от карт, томно взглянул на Барабыкину и нараспев произнес:
— Ты меня не любишь, не жалеешь… Разве я немного не красив?
— Ты давай свое, — сказала Инна Ивановна.
Яша покраснел, но прочитал свое стихотворение, где сообщалось, как он ушел ночью в зеленый туман, а девушка, стоя на углу, роняла слезы на тротуар. Слезы свертывались в пыли шариками и бежали по тротуару вдогонку за Яшей. Как мыши. По форме это тоже было красиво.
— Не бывает зеленого тумана, — наставительно произнесла Барабыкина.
Яша зевнул и сказал:
— Ничего вы не понимаете в поэзии.
— У нас Петя специалист по поэзии, — сказала Тата. — Он выучил стихотворение Лермонтова. И пудрит мозги девушкам.
Я плюнул и растворился в мутной пелене дождя. Как Лисоцкий. Только щека у меня еще не дергалась. Но задергается, я уже чувствовал. Интересно знать, почему Тата так умеет действовать мне на нервы? Редко кому это удается.
Я шел по мокрой тропинке, скользил и проклинал Тату. Еще я проклинал себя, потому что надо быть выше этого. Нужно быть бесстрастным и не обращать на эти штучки внимания. В гробу я видел эти штучки. Переводить не буду, потому что в данном случае это непереводимо.
Я пришел в сарай, где спал в одиночестве Лисоцкий. Он хотел показать, что стихия выше него. Я улегся рядом и заснул прескверным сном выброшенного из жизни неудачника. Перед самым засыпанием я успел подумать о том, как приятно, должно быть, лежать головой на коленке Таты и быть заплетаемым в косички.
«Отрастить, что ли, волосы?» — подумал я уже во сне.
Много сена
Снова наступила жара, и мы стали работать на сене. Сено дают коровам зимой, чтобы они его ели. В сене много витаминов. Сено хранят в таких больших стогах, которые называются скирдами. Все эти сведения сообщил нам управляющий.