Сеньорита
Шрифт:
— Он и сейчас продается, — сказал Денис, осторожно набирая в рот сигарного дыма.
Лицо графа вдруг неуловимо изменилось. Какая-то тень тоски появилась во взгляде, стали виднее морщины на лбу.
— Не будем об этом… — попросил он, и пилот понял, что Рязанцеву больно вспоминать об оставленной родине. Хотя и давно он ее покинул. «Ностальгия» — вот как это называется. Он слышал, что многие эмигранты этим заболеванием страдают. И искренне не понимал, почему все же не возвращаются в страну. Если, как вот в этом случае, ничем революции и народу не навредил, то отчего не приехать? Конечно, там не будет такого роскошного дома, и работать, наверное, придется. Но зато — на родине!
Однако ни о чем этом говорить он не стал. Раз граф сам разговора не заводит и даже просит о родной стране не упоминать, значит, имеет на то свои резоны.
— А кто ваши родители? — вдруг спросил Рязанцев.
— Я их не помню, — сознался Денис. — Вырос в детском доме. Только фамилия и отчество остались. Настоящие. А то у нас многим придумывали.
Александр Петрович на несколько секунд задумался. Потом сказал неуверенно:
— Помнится, знавал я одного Вершинина. И, кажется, его звали Игорем… Игорем Викторовичем. Но тот был полковником, кавалеристом. Так что, скорее всего, это просто совпадение.
— Мне тоже так кажется, — с облегчением выдохнул Денис, напрягшийся было при первых словах графа. Отец — полковник царской армии! Еще чего не хватало! Не может быть у советского военлета родителей буржуев. Ну, никак не может!
— Хотя… — Рязанцев впился взглядом в лицо пилота. — Да нет, показалось!
— Что показалось? — опять похолодел Денис.
— Какое-то сходство, черты едва уловимые. Нет, все равно ерунда! Да и давно это было, еще до Великой войны. Я ведь тогда помоложе был, легкомысленнее. Всякое случалось. И приключения разнообразные были. Хорошо, вовремя опомнился, взялся за ум. В политику совершенно не хотелось, для военной службы поздновато. Но чувствовалось в воздухе что-то назревающее, что-то очень нехорошее. Так, кстати, потом и случилось, как вы, должно быть, помните.
— Нет, — помотал головой Денис. — И не могу я этого помнить. Мне ведь всего двадцать пять лет. Я хоть и родился до войны и революции, совершенно их не помню. Осознавать себя начал только в детском доме.
— Дальше как жили, Денис Игоревич?
— Обыкновенно, как все. Ремесленное училище, завод, ОСОАВИАХИМ, потом летная школа.
— И сюда каким образом попали?
— Объявили набор добровольцев. Почему-то я один прошел. Остальные здесь — более опытные товарищи, у них учился мастерству.
И спохватился! Ведь он сейчас военную тайну выбалтывает! И кому? Какому-то графу царских времен, которого знает от силы полчаса. Пусть и милейшему человеку, судя по всему, но все же буржую! Надо как-то выкручиваться…
— Что мы все обо мне да обо мне, Александр Петрович? У вас ведь жизнь куда интереснее! Как вы тут живете, как Ольга?
— Вы назвали мою дочь Ольгой, я правильно понял?
— Ну, да! Ведь нет же такого имени — Олга! Зачем язык ломать?
— Да вот, видите, — вздохнул граф. — В чужой монастырь, как известно, со своим уставом не лезут. Местные так ее и кличут, без мягкого знака. Ну, и мы привыкли. Меня, вон, тоже Алехандро обзывают. Не спорить же с ними?
— Ну, это вам решать. Я бы никогда не позволил мое имя коверкать!
Хозяин поместья усмехнулся невесело.
— Да и трудненько его было бы извратить. Разве что на Дионисио какого-нибудь. Кстати, славное имя! Был такой герой Отечественной войны 1812 года Денис Давыдов.
— У нас его помнят, — заметил пилот.
— Так вот, по секрету, я — его отдаленный потомок.
— Я в курсе, — невозмутимо кивнул Денис.
— Дочка проболталась? Вот же егоза!
Они посмеялись вместе. Потом граф погрустнел.
— Только вот не осталось во мне лихости предка. Честно сказать, струсил, когда понял, что большая война надвигается. Вот и уехал вместе с семьей за рубеж. Вы, наверное, знаете уже — сначала во Франции обретались, потом и там заварушка началась. Сюда перебрались. Хотели было в Южную Америку уехать. Но там постоянно неспокойно, то и дело революции да военные перевороты случаются. А здесь, несмотря на войну эту гражданскую, все же потише. И когда все закончится — неизвестно. Вот, фалангисты время от времени пристают: «Как настоящий патриот вы должны помогать нашей стране! Или вы скрытый коммунист?» — передразнил он кого-то. — А какой из меня патриот Испании или коммунист? Смех один… Пока удается отбрехиваться. Но вот что дальше будет? Франко ведь ощутимо побеждает.
— Ну уж нет! — возмутился Денис. — Никогда ему не победить! Да весь мир на защиту республики поднялся.
— Вы говорите об интербригадах? Но ведь их так мало! А Франко помогают целые государства: Германия, Италия. Нет, как это ни прискорбно, но в конце концов он одолеет.
Денис всерьез рассердился. Даже сигару отложил в пепельницу на маленьком столике.
— В войне, современной войне, не оружие главное, а энтузиазм бойцов. Поверьте, я их видел вот как вас, и энтузиазма у них хватает!
Спор только начал разгораться и неизвестно до чего бы дело дошло, но тут появилась Ольга и позвала спорщиков к столу. Александр Петрович оставался внешне спокойным, а вот Денис обидчиво сопел и мысленно прокручивал доводы в защиту республиканцев. Но девушка, уловив возникшие противоречия отца и гостя, решительно заявила, что за обедом никаких разговоров о политике не допустит. Пришлось смириться.
Стол был накрыт, по мнению Дениса, «по-царски». То есть присутствовали столовые приборы, огромная супница, еще какие-то блюда, накрытые блестящими металлическими колпаками, графины с белым и красным вином, бокалы и рюмки.
— Раз уж ты вина не пьешь, — сказала Ольга, — то, может быть, водочки?
Дениса передернуло. Он единственный раз в жизни пробовал водку, но тогда не рассчитал своих сил, и потом ему было очень и очень плохо.
А сейчас в душе взыграло какое-то неведомое чувство. То ли гордыни, что, как известно, считается большим грехом, то ли любопытства. И он решительно махнул рукой:
— Наливай!
Рязанцев присоединился:
— Тогда и я выпью.
— Папенька! — укоризненно сказала дочь.