Сентиментальные рассказы
Шрифт:
Анатолий замолчал, поднялся, сказал трагическим голосом:
— Я надеялся, что можно все начать сначала!
Наталья захохотала. Он смотрел непонимающе, потом — обиженно, потом — просто с яростью. Потом повернулся и вышел. Хлопнула входная дверь. Наталья слезла с подоконника, взяла бутылку с шампанским и пошла к раковине. Настоящее французское шампанское лилось в кухонную раковину золотой струей, пенилось и противно воняло. Наталья сунула пустую бутылку в мусорное ведро и несколько минут отмывала раковину содой от французского шампанского. Потом заметила чашки на столе, выплеснула шампанское и из них, и их тоже вымыла
Опять хлопнула входная дверь.
— Ма, ты дома? — заорала Дашка из прихожей. Повозилась там, разуваясь, и влетела на кухню, на ходу рассказывая последние новости: — Ма, представляешь? У нас в подъезде дядька какой-то ревет! На первом этаже! Сидит на лестнице и ревет! Вроде бы не бомж, одет так ничего себе, парфюмом пахнет. А так ревет! Аж прямо воет… Я даже боялась мимо него идти. Хорошо, что он меня увидел и отодвинулся.
— Поревет и перестанет, — рассеянно сказала Наталья. — Ты есть будешь? Я куриную лапшу сварила.
— Я у Ольки была, ее мама нас обеих накормила, — немножко виновато ответила Дашка. — Да ты не смотри так, я отказывалась, правда. Но Олькина мама сказала, что ничего слушать не хочет. Да они нормально живут, им накормить кого — не проблема… Ой, а чего это такое?
Это Дашка увидела миллион алых роз, заваливших кухонный диванчик.
— Взятку цветочками дали, — объяснила Наталья. — Романтичные такие заказчики пошли… Лучше бы кусок мяса принесли. А эту траву я не знаю, куда девать. Из окна, что ли, выбросить?
— Зачем выбрасывать? — оживилась Дашка. — Знаешь, почем они? Каждая розочка — двести рублей! Я точно знаю, я такие в киоске у тети Люды видела! Сейчас я ей позвоню. Если по сотне возьмет — так мы же разбогатеем!
Дашка кинулась в прихожую к телефону. Наталья хотела ее остановить, но передумала. Если Людмила возьмет по сотне — так это получится больше, чем кусок мяса. Это получится много кусков мяса, и еще новые сапоги Дашке на зиму. Ребенку четырнадцать лет, а нога уже больше Натальиной. Да все уже больше Натальиного, второй год Дашке не приходится ничего донашивать за матерью — переросла.
В кухню вернулась торжествующая Дашка, важно объявила:
— Вопрос решен. Тетя Люда берет по сотне. Так что живем…
Посмотрела на себя в зеркальную дверцу подвесного шкафчика, задумалась и вдруг сказала:
— Ты знаешь, а я его где-то видела. Ну, того дядьку, который в подъезде рыдал. Точно видела… Только где? Глаза такие синие, и кудрявый… Точно видела!
— Вряд ли, — осторожно ответила Наталья. — Мало ли на свете кудрявых с синими глазами? Кого-нибудь другого видела, наверное.
— Ну, не знаю… — Дашка опять заглянула в зеркальную дверцу шкафчика. — Я думала, что такие синие только у меня есть, и больше ни у кого.
— Только у тебя, — подтвердила Наталья. — По крайней мере, я никогда не видела другого человека с такими синими глазами, как у тебя. Давай-ка лучше розочки упаковывать. Надо же, как ты хорошо придумала с тетей Людой! А я выбросить хотела. Терпеть не могу розы.
И они стали складывать миллион алых роз в букеты по пять штук, перевязывать их зеленой толстой ниткой, считать, сколько они сегодня нечаянно заработают, и смеяться над взяточниками, которые тратят такие страшные деньги на что попало. Потом прибежала Людмила с двумя сыновьями, пересчитала букеты, тоже посмеялась над теми, кто тратит такие страшные деньги на что попало, дай им бог здоровья, потом Наталья с Дашкой сидели и тщательно планировали, как потратить свалившееся на них богатство — четыре с половиной тысячи! — и смеялись над теми, кто тратит такие страшные деньги на что попало…
Наталья этой ночью даже не плакала.
Долги наши
Лидия Ефимовна вдруг отдала долг. Настя даже удивилась: три года не отдавала — и вдруг отдала. Конечно, пять тысяч сейчас уже совсем не та сумма, что три года назад, но ведь отдала же! И главное — как раз в тот момент, когда каждая копейка на счету. Это три года назад Настя могла шиковать, не особо задумываясь, когда кто долги отдаст. А сейчас сама в долгах как в шелках. Две тысячи она сразу раздаст — вот бабы обрадуются! Тоже ведь копейки считают, а ей все равно помогали… И еще останется на коммунальные платежи. А зарплату уже можно будет спокойно распланировать. И лекарство для бабушки купить то, о котором доктор говорил, а не эту ерунду по бесплатному рецепту.
В общем, сегодня настоящий праздник. Надо чего-нибудь вкусненького на работу принести, отметить всем дружным коллективом ее такую неожиданную удачу.
Настя забежала в «Лакомку», порылась в карманах — сто рублей и еще целая горсть мелочи. Хватает на шесть рулетиков с маком, можно не трогать эти пять тысяч. Купила рулетики, потом подумала: не каждый день у нее такой праздник. Надо тортик купить. Праздновать — так праздновать. Полезла в сумку за кошельком… Кошелька не было. Сначала она даже не поверила: как это может быть? Пятнадцать минут назад Лидия Ефимовна отдала ей деньги из рук в руки, она сразу положила их в кошелек, кошелек спрятала в сумку, сумку застегнула на молнию. Сумку больше не открывала, никуда не заходила.
— Ну, так берете торт или нет? — нетерпеливо спросила продавщица, наблюдая за тем, как Настя роется в сумке.
Настя перестала рыться и растерянно сказала:
— У меня кошелек вытащили.
Продавщица вздохнула, убрала торт назад в холодильник, с упреком сказала:
— Ну как так можно, а? За собственной сумкой не следить! Моя вот тоже недавно кошелек посеяла. Может, сама где обронила, может, вытащили. И хоть бы хны. Приходит: мам, я потеряла, дай еще… Цену-то деньгам не знаете. Эх, молодежь… Много там было-то?
— Пять тысяч, — сказала Настя и заплакала.
— Ой, ну из-за пяти тысяч реветь? — удивилась продавщица. — Тоже жалко, конечно, но не миллион же. Рулеты свои не забудь, вот пакет. Вот ведь рассеянная какая, прямо как моя девка. Как вы только голову свою не потеряете? Молодежь…
…Пешеходный мостик был почти безлюдным, вряд ли кто-нибудь увидит, как Настя плачет, но она все равно отворачивалась от случайных прохожих, опускала голову и закрывала глаза рукой, делая вид, что поправляет прическу. Последний раз она плакала, когда погибли родители. Не плакала, а ревела, орала, выла до черноты в глазах. В больнице ей сделали укол, и она отрубилась. Когда очнулась — еще укол сделали. Потом уже никогда не плакала. Думала, что на всю жизнь наревелась. А сейчас — из-за пяти тысяч! И ведь главное — она даже не ожидала, что Лидия Ефимовна их вернет! Не с чего ей было возвращать. И не вернула бы, если бы не тот сумасшедший библиофил, который оптом купил всю ее библиотеку…