Сентиментальные рассказы
Шрифт:
Через десять минут Настя поблагодарила всех за воду, поднялась с картонного настила, попрощалась и пошла работать, чувствуя острую жалость почему-то к Тамаре Георгиевне.
Позвони родителям
Нина Алексеевна побродила по вокзалу, нашла платный туалет, чистенький, даже нарядный, с зеркалами. И горячая вода была. Умылась там, причесалась, подкрасила губы и брови, одобрительно оглядела себя в зеркале. Хорошо выглядит. В брючном костюме немножко непривычно, она раньше не носила брюки. Оказывается, ей очень идет брючный костюм. И стрижка очень идет, напрасно она столько лет с косой мучилась. И маникюр
Нет, о такой жизни не надо было вспоминать. И так у нее внутри все трясется, как от озноба. Уже вторую неделю, с тех пор, как решила ехать, — так и трясется. Она думала, что за столько-то лет успела привыкнуть и смириться. А вот трясется все внутри и холодеет. И дышать трудно.
Надо выйти на свежий воздух, погулять, подышать, придти в себя. Все равно слишком рано еще, нельзя же заявляться в гости в такое время. Или ничего? Она все-таки не с пустыми руками, она с таким хорошим гостинцем, что любой обрадуется. И гостинцу обрадуется, и ей обрадуется. Она никого не будет стеснять, поживет денька три, погреет душу — и домой, жить дальше своей такой… вот такой своей жизнью. Ей трех деньков хватит до конца жизни.
Нина Алексеевна вышла из здания вокзала, поежилась от утренней прохлады, вынула из пакета вязаный палантин и завернулась в него так, как научила ее соседская Оксанка. Оксанка приезжала к родителям часто, почти каждый год. Хорошая девочка. Хотя она ведь в областном центре живет, а не в столице за тридевять земель. А час на автобусе — что ж не приехать-то? Можно было бы даже и два раза в год.
Ее опять начало трясти. Надо просто походить туда-сюда, успокоиться. Подумать, какие первые слова при встрече сказать.
— Мадам! — раздался голос прямо за ее спиной. Она сначала даже не поняла, что это к ней обращаются. Народу рядом было много, и мадамы в толпе попадались. Но голос приблизился и повторил почти над ухом: — Мадам! Вам жилье нужно?
Нина Алексеевна испуганно обернулась, прижала сумку к груди обеими руками и молча уставилась на толстого небритого мужика в мятых штанах и не очень чистой ветровке омерзительного желтого цвета. От мужика разило перегаром.
— Жилье вам нужно? — повторил мужик вполголоса, наклоняясь ближе к Нине Алексеевне. — У нас хорошая квартира, все удобства, не так далеко, на Алексеевской. Комната на сутки — полторы тысячи. Если на неделю или больше — можно и скостить. Вы ведь приезжая?
— Приезжая, — с трудом сказала Нина Алексеевна. — Я к сыну приехала.
— А, — разочарованно сказал мужик, сразу теряя интерес. Постоял, рассеянно оглядываясь по сторонам, и равнодушно спросил: — Вы откуда приехали-то?
— Из Курска… — Нина Алексеевна изо всех сил старалась говорить так, чтобы не заметно было, как внутри у нее все трясется.
Мужик оживился:
— А у меня там мать живет. То есть, не в Курске, а в деревне под Курском… как ее… забыл название. Она с этой стороны, то есть ближе к Москве. Вы эти деревни знаете, которые ближе к Москве? Какие-то названия у них странные всегда. Никак запомнить не могу.
— И даже название деревни, где мать живет? — не выдержала Нина Алексеевна.
— Да забыл! — раздраженно сказал мужик. — Сколько лет уже прошло… К тому же, я в той деревне и не жил. Мать квартиру продала, переехала в деревню, к дальней родне какой-то. А я сразу в Москву уехал, учиться, работать, личную жизнь устраивать. Такие дела.
— Ну и как, получилось? — спросила Нина Алексеевна. — Одному-то трудно было, наверное?
— Это да, —
— А вы давно женаты? — помолчав, спросила Нина Алексеевна.
— Да вот уже лет десять вроде бы, — не очень уверенно сказал мужик. — Или девять. В тещиной квартире живем. Хорошая квартира, три комнаты. Одну и сдаем, куда деваться.
— Может, лучше домой вернуться? — осторожно подсказала Нина Алексеевна.
Мужик зло рассмеялся.
— А где он, этот дом? Я ж говорю: мать квартиру еще двадцать лет назад продала. В деревне живет. Что мне в деревне делать? В Москве возможности, перспективы… И моя не согласится. Теща сразу из хаты выпишет, к бабке не ходи.
— Да, плохо, — пробормотала Нина Алексеевна. — Очень плохо. И помочь некому.
— А кто поможет? — мужик опять коротко хохотнул. — Кто в этом мире кому помогает, а?
— И мать не помогает? — спросила Нина Алексеевна.
— А она-то с каких шишов помогать будет? Сельская учительница, всю жизнь на хлебе и воде… Первое время со знакомыми проводниками картошку передавала, фасоль какую-то, варенье. Куда мне оно было? Я ж один жил, не готовил себе, так, по забегаловкам… Сказал, чтобы не передавала, а то каждый раз бегать к поезду. Больше не передавала. На дни рождения тысячу рублей присылает. Это деньги? Так, на такси в крайнем случае. Сейчас уже старая, конечно. Наверное, давно на пенсии.
— Я вам сочувствую, — сказала Нина Алексеевна. — Ладно, удачи в бизнесе и в личной жизни. Мне уже идти надо.
— Да, спасибо, и вам тоже, — рассеянно сказал мужик и принялся вертеть головой, высматривая кого-то. Высмотрел, обрадовался: — Вон моя жильцов нашла, кажется… Ага, точно, нашла! Ну, счастливо, пошел я.
Нина Алексеевна постояла, глядя ему вслед, увидела, как он подошел к трем молодым паренькам и одной не очень молодой женщине, и женщина сразу оживленно заговорила, размахивая руками и так громко крича, что даже Нине Алексеевне было слышно, хоть она и далеко стояла. Нина Алексеевна хотела подойти поближе, чтобы разглядеть эту немолодую громкую женщину, но передумала и пошла в здание вокзала. Нашла кассу, где была не очень большая очередь, и через пятнадцать минут купила билет до дома. Поезд отходил в семь часов вечера, впереди был совершенно пустой день. Она побродила по вокзалу, разыскивая аптеку, нашла, по совету продавца купила какие-то таблетки, тут же проглотила сразу две, посидела на стульчике в углу, дожидаясь обещанного действия и ловя подозрительные взгляды продавца. Наверное, долго сидела, потому что продавец не выдержал, вышел из-за прилавка, подошел к ней, спросил, заглядывая в лицо:
— Может, врача? Тут медпункт есть. Или скорую, что ли?
— Спасибо, милый, — сказала Нина Алексеевна. — Ничего не надо, мне уже лучше.
Она вышла из стеклянного куба аптеки, пошла по вокзалу без цели, стараясь держаться поближе к предметам, за которые можно было бы уцепиться в случае чего. Через несколько минут поняла, что уже не боится упасть. И внутри у нее уже не тряслось, а так, только изредка вздрагивало. Она поднялась на самый верхний этаж, к открытому ресторанчику рядом с комнатой отдыха. Присела за свободный столик, раздумывая, хочет она есть или нет. Подошла девочка в фартуке, вытерла стол, негромко сказала: