Септимий Север. Африканец на Палатине
Шрифт:
Антонин скончался 7 марта 161 года. Чувствуя приближение смерти, он распорядился перенести в комнату своего зятя и приёмного сына Марка Аврелия золотую статую Фортуны, которая всегда должна была находиться в покоях императора. Тем самым он исполнил свой долг, передавая власть в руки преемника, каковой был определён ему Адрианом ещё в 138 году. Новым властелином Рима стал Император Цезарь Марк Аврелий Антонин Август.
«В славе наилучшего из государей Антонин не имел бы себе соперника, если бы не назначил своим преемником человека, равного ему по доброте и скромности, но сверх того одарённого блеском, талантом, прелестью, которые дают образу жизнь в памяти человечества» – писал об этом событии Эрнест Ренан52.
Начальные годы правления пятого, последнего из «хороших императоров» и предпоследнего из Антонинов стали временем, когда Луций Септимий Север вступил в свою самостоятельную жизнь в столице Империи. Если полагаться на точность сообщения
Должно напомнить, что покровительство провинциалам, рвущимся к политической жизни в Риме, было характерной чертой эпохи Антонинов. Все они, начиная с Марка Ульпия Траяна, «наилучшего принцепса», либо сами были выходцами из провинций, либо имели, как Адриан, провинциальные корни. Отсюда сознательное с их стороны покровительство продвижению во властные структуры уроженцев мест, от столицы Италии весьма отдалённых55. Со временем эта политика принесла хорошие плоды. Ведь, когда у Империи стали возникать серьёзные внешние угрозы, то как раз провинциальная аристократия, независимо от своего разноэтничного происхождения, взвалила на себя тяжкое бремя организации обороны рубежей Римской державы56.
В случае со столь успешным ранним вступлением в политическую жизнь Империи Луция Септимия Севера надо помнить, что помимо родственников он мог опираться и на доброе расположение, а, когда возникала необходимость, то и на помощь своих многочисленных земляков, давно уже в Италии и самой столице пребывавших. Таковых было немало даже в верхах Империи57. Более того, среди них были люди, близкие к самим властелинам Вечного Города. К примеру, нумидиец по происхождению Марк Петроний Мамертин достиг высокой должности префекта претория (правой руки императора!) при Адриане и сохранил её при Антонине Пие. Его родственник Марк Корнелий Фронтон, знаменитый оратор и, что особенно важно, один из наставников Марка Аврелия, оставался другом своего ставшего цезарем ученика и в дальнейшем. Также из Нумидии, из города Цитры, происходил выдающийся военачальник Квинт Лолий Урбан. Публий Сальвий Юлиан, уроженец африканского города Гадрумета, не только стал сенатором и удостоился консульской магистратуры, но заслуженно признаётся величайшим юристом эпохи Антонинов58.
Не одними видными политиками, полководцами, юристами прославили себя африканские выходцы во II веке. Из города Мадавра провинции Проконсульская Африка вышел один из знаменитейших представителей римской литературы Апулей (125–170 гг.), чей роман «Метаморфозы», обычно именуемый «Золотой осёл», издаваем и читаем во всём мире и по сей день. Как тут не вспомнить строку Пушкина, лицейским годам посвящённую: «Читал охотно Апулея, а Цицерона не читал».
Существует версия, которой придерживается Энтони Бёрли, что и славный автор «Жизни двенадцати цезарей» Гай Светоний Транквилл родился в африканском городе Гиппоне59. Но более убедительным представляется мнение сэра Рональда Сайма, что родиной этого историка был город Пизавр (совр. Пезаро в Италии)60.
Памятуя о таких достижениях выходцев из Африки в политической и культурной жизни Римской империи во втором веке, не должно удивляться, что карьера Луция Септимия Севера постоянно шла в гору. Начал таковую будущий император с того, что, завершив в столице образование, «обратился к практике форума»61. Конечно, в эпоху Империи он уже не был местом, где решались судьбы государства и с ростральной трибуны звучали речи великих ораторов, вошедших в историю. Но народу там было предостаточно. Здесь по-прежнему выступали по животрепещущим вопросам текущих дней, велись споры, обсуждались важные новости. Начинающему политику было, что послушать, да и поучаствовать в каких-либо дискуссиях не мешало. В славные времена «пяти хороших императоров» участие в спорах на политические темы не было опасно, как при Юлиях-Клавдиях, да и при Флавиях,
Практика форума Луция не удовлетворила62. Он обратился к юридической работе, став адвокатом фиска63. Профессия эта появилась недавно. Со времён Адриана так назывался чиновник, отстаивающий интересы государства в суде. Очевидно, интересы финансовые, поскольку фиск – императорская казна. Она была создана ещё Августом в 6 году и называлась изначально Aerrarium militare – Военная казна. Главным её предназначением было содержание армии и регулярные выплаты денежного довольствия воинам. Насколько успешен был молодой Север в своей адвокатской деятельности, как уверенно он защищал интересы фиска в тех или иных судебных спорах, нам неизвестно. Сведения о его дальнейших трудах во благо Рима противоречивы. Если Евтропий уверенно сообщает, что, оставив работу в судах, Север стал военным трибуном64, то Элий Спартиан уверяет в обратном: «Должность военного трибуна он миновал».65
Последнему утверждению как-то не очень хочется верить. Ведь известно, что для успешного продвижения римлянина, избравшего политическую карьеру, военная служба была делом обязательным66. Важно и следующее: Луций Септимий Север уже был удостоен латиклавы, что прямо обеспечивало ему по приходу в легион должность так называемого трибунала-тиклавия. Всего в легионе было шесть военных трибунов. Пятеро из них (всадники по происхождению) носили на одежде узкую пурпурную полосу – ангустиклаву. Трибун же латиклавий стоял выше своих сослуживцев, будучи вторым по статусу старшим офицером легиона. Впервые эта должность появилась при императоре Клавдии (41–54 гг.)67. Латиклавии выделялись богато украшенными шлемами, литыми доспехами и белыми плащами. Их оружием был меч, носимый на левом бедре68. В отсутствии легата трибун-латиклавий руководил легионом и на месте службы в лагере, и на марше, а когда и в сражении69. Обычно достигнуть столь значимой военной должности можно было, имея опыт командования пехотной когортой или кавалерийской алой70. Но порой она доставалась молодому человеку, пришедшему на военную службу, уже обладая широкой пурпурной полосой. Как правило, таких новоявленных трибунов-латиклавиев соратники не очень-то почитали, да и сами вновь пришедшие имели частенько дурную славу за халатное отношение к служебным обязанностям, в армии крайне нежелательное71.
И вновь нам неведомо, как проходила служба Севера в должности военного трибуналатиклавия. Был ли он исправен, находясь в легионе, или же уподобился тем, кто обрёл высокое звание исключительно благодаря происхождению? Кто знает?! Учитывая, что со временем он сделал выдающуюся карьеру в армии, вполне уверенно можно предположить его самое серьёзное отношение к военному делу. Впрочем, на службе в легионе он надолго не задержался…
Говоря о молодых годах Луция, проведённых в столице, нельзя не обратить внимания на очень резкие слова биографа Севера: «Молодость его была полна безумств, а подчас и преступлений. Он был обвинён в прелюбодеянии и оправдан проконсулом Юлианом, преемником которого он был в проконсульстве, сотоварищем по консульству и опять-таки преемником по императорской власти».72
К «писателям истории августов» (Scriptores Historiae Augustae), к каковым и относится Элий Спартиан, у историков традиционно очень критическое отношение. Поэтому, насколько правдив биограф Севера в столь беспощадной характеристике молодости своего персонажа – вопрос, по крайней мере, спорный. Безумства, преступления… Без конкретных фактов это всего лишь слова. А вот, что касается обвинения в прелюбодеянии, то здесь Элий Спартиан мог упомянуть и о реальном событии в жизни Севера. Молодой человек, оказавшийся в городе, полном самых разных соблазнов, вполне мог стать любовником какой-нибудь не слишком блюдущей супружескую верность матроны… Сохранить однако в тайне свои отношения прелюбодеям не удалось. А наказание за это в Риме со времён Августа, когда в 18 г. до н. э. был принят закон Lex lulia de adulteris, являлось самым суровым. Дела о нарушении супружеской верности разбирались в судах как тяжкие преступления, и последствия могли быть для виновников весьма печальными. Допускались самые крайние меры: отец неверной жены имел право убить и преступную дочь, и её злосчастного возлюбленного. Муж-рогоносец мог убить только любовника. Правда, при условии, если тот принадлежал не к верхам общества или имел малопочтенную профессию. Мести обманутого супруга Луций в силу своей латиклавы мог не опасаться. Но, что, если у его любовницы был ненавидящий распутство отец, да ещё и обладающий свирепым нравом? Возможен, однако, был здесь и относительно мягкий приговор: женщина лишалась половины приданого и трети имущества, мужчина терял половину состояния. Помимо этого любовников могли сослать на мелкие и очень неуютные для проживания острова Тирренского моря. Должно быть разные и не рядом находящиеся, дабы блуд не вспыхнул с новой силой.