Сэр Найджел(изд.1992)

Дойл Артур Конан

Но за те несколько минут, пока на них нападали с обеих сторон, англичане понесли тяжелые потери. Под мечом Бомануара пал англо-бретонец д'Арден, хотя прежде успел нанести ему глубокую рану в плечо. Булава карлика Рагенеля и мечи его товарищей сразили сэра Томаса Уолтона, ирландца Ричарда, одного из оруженосцев и дюжего крестьянина Юлбите. Около двадцати бойцов с той и с другой стороны еще держались на ногах, но все были измучены до предела — задыхались, пошатывались, почти не в силах поднять оружие.

Странное это было зрелище: спотыкаясь, они брели на заплетающихся ногах, как пьяные, а если приподнимали руки, чешуйки под мышками и налокотники отливали красным, точно рыбьи жабры. Вот так, еле-еле шли они, дабы упрямо возобновить бесконечное

свое состязание, а на зеленой траве оставались влажные омерзительные, следы.

Бомануар, ослабевший от потери крови, вдруг остановился и еле выговорил пересохшими губами:

— У меня темнеет в глазах, товарищи. Мне надо напиться.

— Испей собственной крови, Бомануар! — посоветовал Дюбуа, и все они засмеялись хриплым страшным смехом.

Но теперь, наученные горьким опытом, англичане по указанию Крокара сражались уже не прямой шеренгой, но настолько загнутой, что в конце концов она замкнулась в круг. Бретонцы, продолжая наступать и теснить ее со всех сторон, оказались теперь перед более опасным строем — плотным кольцом бойцов, обращенных лицом к врагу, ощетинившихся оружием, готовых отразить любое нападение. Англичане стояли неколебимо. Они могли подпирать друг друга спиной в ожидании, чтобы их враги совсем обессилели. Вновь и вновь упрямые бретонцы пытались разметать их. Вновь и вновь они отступали под градом ударов.

Бомануар, чья голова кружилась от утомления, поднял забрало и в отчаянии уставился на это страшное, несокрушимое кольцо. Он ясно видел неизбежный конец. Бретонцы теряли последние силы. И многие уже двигались с таким трудом, что пользы от них было не больше, чем от мертвецов. Скоро и остальные придут в такое же состояние. А тогда проклятые англичане опять развернутся шеренгой, набросятся на его беспомощных товарищей и уложат их! Но как он ни напрягал мысли, ему ничего не удавалось придумать, чтобы предотвратить такой исход. В отчаянии Бомануар поглядел по сторонам и увидел, что один из бретонцев, крадучись, пробирается к краю луга. И не поверил своим глазам, когда алый с серебром герб сказал ему, что с поля брани убегает его собственный испытанный оруженосец Гийом Монтобон!

— Гийом! Гийом! — закричал он. — Неужто ты меня покинешь?

Но забрало оруженосца было опущено, и он ничего не слышал. Бомануар увидел, что он удаляется настолько быстро, насколько способны были его нести спотыкающиеся ноги. С возгласом горького отчаяния бретонский вождь собрал вместе своих храбрецов, еще способных двигаться, и они дружно ринулись на английские копья. На этот раз в глубине своей доблестной души Бомануар твердо решился не отступать ни на шаг и либо пасть мертвым среди врагов, либо пробиться внутрь их круга. Его воинственный пыл передался остальным, и под градом ударов они ударили щитами о щиты англичан, стремясь проломить их строй.

Но тщетно! У Бомануара мутилось в голове. Еще минута — и он и его товарищи рухнут без чувств перед этим страшным железным кольцом. Как вдруг оно распалось перед его изумленными глазами! Его противники — Крокар, Ноллес, Калверли, Белфорд — распростерлись на земле, оружие было выбито из их рук, а они от утомления даже пальцем пошевелить не могли. У еще державшихся бретонцев только-только хватило сил упасть на них и, приставив острие кинжала к забралу, принудить их сдаться. Победители и побежденные лежали одной окровавленной кучей, охая и задыхаясь.

Простодушному Бомануару представилось, что в решительный миг все святые Бретани явились на помощь защитникам своего края, и, еле переводя дух, он возносил благодарственную молитву своему покровителю святому Кадоку. Однако зрителям была ясна вполне земная причина этой победы, и половина их бурно ликовала, тогда как вторая половина испускала негодующие вопли и проклятия — настолько разные чувства обуревали сторонников бретонцев и англичан.

Хитрый оруженосец Гийом Монтобон пробрался туда, где были привязаны лошади, и взобрался на своего могучего боевого коня.

Зрители решили было, что он намерен сбежать, но возмущение бретонских крестьян тут же сменилось бурным ликованием, когда он повернул своего скакуна на англичан и вонзил ему в бока острые шпоры. Стоявшие к нему лицом английские бойцы увидели его нежданный и стремительный маневр. В другое время их удары, конечно, заставили бы попятиться и лошадь и седока, но теперь они были истомлены и не могли отразить такой натиск. Удары их оказались слишком слабыми, и могучий скакун ворвался в их строй, опрокинув семерых. Всадник повернул его — и еще пятеро упали ему под копыта. Этого оказалось достаточно. Бомануар и его товарищи уже набросились на обессиленных противников, и победа осталась за Жосленом.

В сумерках вереница унылых лучников печально вернулась в замок Плоэрмель, неся убитых и тяжело раненных. Позади ехало десять всадников, все смертельно усталые, все израненные, и все пылая жгучей ненавистью к Гийому Монтобону за подлую шутку, которую он с ними сыграл.

А победители в шлемах, увенчанных желтыми цветами дрока, прибыли в Жослен на плечах вопящей толпы под пение труб и дробь барабанов. Таков был бой у дуба на полдороге, где храбрецы встретились с храбрецами и покрыли себя такой славой, что с тех пор всякий, кто участвовал в битве тридцати, был окружен почетом. И никто не мог облыжно приписать себе эту честь, ибо знаменитый хронист, видевший их своими глазами, написал, что все они до единого, и бретонцы и англичане, до могилы носили на себе неизгладимые знаки этого тяжкого боя.

Глава XXIV

Как господин Найджела призвал его к себе

«Моя возлюбленная госпожа, — писал Найджел почерком, разобрать который могли только глаза любви, — на четвертой неделе Великого поста случилась преславная встреча между нашими людьми и многими благородными рыцарями и оруженосцами сих краев, каковая по милости Пречистой завершилась столь превосходной сечей, что ни один человек не в силах припомнить ничего более достойного. Много чести досталось сеньору Бомануару, а также немцу по имени Крокар, с коим, уповаю, мне доведется перемолвиться словом, когда я вновь сяду на коня, ибо он превосходнейший воин и всегда готов прибавить себе чести или помочь другому исполнить обет. Сам я чаял совершить с Божьей помощью третье малое деяние и обрести свободу поспешить к тебе, госпожа моя, однако удачи мне не было, и на первых же порах получил я такой удар и столь мало помощи оказал моим товарищам, что сердце мое скорбит и, боюсь, что не только я не снискал чести, но потерял ее. Вот я и лежу здесь с самого Благовещения и еще долго буду лежать, ибо пошевелить могу только одной рукой, но не горюй, возлюбленная госпожа, ибо святая Екатерина была к нам милостива. Ведь за столь краткий срок довелось мне совершить два достойных деяния: победить Рыжего Хорька и поспособствовать взятию разбойничьей крепости. Осталось еще лишь одно, и, как вернется ко мне здоровье, я не замедлю его найти. А до той поры, хоть глаза мои не могут тебя лицезреть, сердце мое всегда у твоих ног».

Так он писал на своем одре в замке Плоэрмель в последний месяц лета, однако успело настать следующее лето, прежде чем его разбитая голова зажила, а исхудалые члены вновь обрели прежнюю крепость. С отчаянием узнал он о нарушении перемирия и о битве под Мороном, в которой сэр Роберт Ноллес и сэр Уолтер Бентли сокрушили воспрявшую было Бретань. В битве этой сложили головы многие из тридцати жосленских бойцов. Затем, полный сил и светлых чаяний, он отправился на поиски знаменитого Крокара, объявившего, что он готов в любой день или в любую ночь выйти на поединок с любым человеком и драться с ним любым оружием. Но, увы, и тут судьба над ним посмеялась — незадолго до его выздоровления немец, объезжая нового коня, был сброшен в канаву и сломал себе шею. В той же канаве сгинула и последняя надежда Найджела незамедлительно совершить третий подвиг и освободиться от обета.