Сэр Найджел(изд.1992)
Шрифт:
Чандос улыбнулся.
— Это ни с чем не сообразно, — ответил он.
— Но, милорд Чандос, — вскричал кардинал, — я уже объяснил принцу, сколь удручает христианский мир и сколь радует язычников то, как два величайших сына Церкви обращают мечи друг против друга!
— Так посоветуй французскому королю держаться от нас подальше, — промолвил принц.
— Дражайший сын мой, или ты не понимаешь, что находишься в глубине его земель и ему не подобает позволить тебе уйти свободно, как ты пришел? Войско твое невелико — не более
— Передай мой привет королю Франции и скажи ему, что платить за меня выкуп Англия не будет. Но сдается мне, досточтимый кардинал, что-то ты слишком осведомлен и в том, сколько нас тут, и в том, как сказались на нас тяготы похода, и я был бы рад узнать, давно ли особы духовные так умело разбираются в делах военных. Я заметил, что рыцари твоей свиты свободно прогуливались по нашему лагерю, и боюсь, что, приняв вас, как послов, я оказал гостеприимство лазутчикам. Что скажешь ты, досточтимый кардинал?
— Пресветлый принц, мне прискорбно слышать, что твое сердце и совесть позволили тебе произнести столь дурные слова.
— А вон твой племянник, рыжебородый Робер де Дюра. Погляди, как он озирается по сторонам и что-то подсчитывает. Иди-ка сюда, юноша! Я как раз говорил кардиналу, твоему дядюшке, что ты и твои товарищи, сдается мне, донесли французскому королю обо всем, что подглядели у нас в лагере. Что скажешь?
Рыцарь побледнел и отвел глаза.
— Может быть, я и ответил на некоторые вопросы, благородный принц, — пробормотал он.
— А как же такие ответы согласуются с твоей честью? Ведь мы тебе доверяли, ибо ты в свите его преосвященства.
— Благородный принц, я правда нахожусь в свите кардинала, но я верноподданный короля Иоанна и французский рыцарь, а потому молю тебя на меня не гневаться.
Принц скрипнул зубами и окинул молодого человека жгучим взглядом.
— Клянусь душой моего отца! Мне нелегко удержаться и не сразить тебя тут же на месте. Но одно я тебе обещаю: если твой значок с красным грифоном появится завтра на поле битвы и ты будешь взят в плен живым, твоя голова простится с телом!
— Дражайший сын мой, твои речи безумны! — воскликнул кардинал. — Даю тебе слово, что ни мой племянник Робер, ни другие рыцари моей свиты участвовать в битве не будут. А теперь я оставляю тебя, государь, да смилуется Господь над твоей душой, ибо никому в мире сейчас не грозит такая опасность, как тебе и твоим людям! Мой тебе совет: проведи ночь в благочестивом бдении, дабы лучше приготовиться к тому, что может принести грядущий день.
С этими словами кардинал поклонился, в сопровождении своей свиты направился туда, где они оставили коней, и поехал в соседнее аббатство.
Разгневанный принц, повернувшись на каблуках, вошел к себе в шатер, а Чандос оглянулся и с ласковой улыбкой протянул руку Найджелу.
— Я много наслышан о твоих славных деяниях, — сказал он. — Уже твое имя известно, как имя доблестного оруженосца. В твои годы я стоял не выше, а ниже.
Найджел раскраснелся от гордости и радости.
— Нет, мой любимый господин, — сказал он, — совершить мне удалось очень мало. Но теперь, когда я вернулся к тебе, уповаю, что научусь вести себя достойно! Ведь где, как не под твоим знаменем, могу я снискать честь?
— Поистине, Найджел, ты приехал в удачное время. Не вижу, как мы сможем уйти отсюда, не дав битвы, которая навеки сохранится в памяти людской. И не помню ни единого нашего сражения с французами, когда они были бы так сильны, а мы — так слабы, как теперь, и тем больше славы и чести можем мы обрести. Было б у нас лучников на две тысячи больше! Но, чаю, мы причиним им немало хлопот, прежде чем они отбросят нас от этой изгороди. Ты видел французов?
— Нет, благородный сэр. Я только что добрался сюда.
— Я как раз собирался прогуляться вдоль их лагеря, взглянуть, что у них за армия. Поедем, пока не стемнело, и осмотрим их расположение, насколько нам это удастся.
На этот день между противниками было заключено перемирие — ради неуместной и бесполезной попытки кардинала взять на себя роль посредника. Поэтому, когда Чандос и Найджел выехали из-за живой изгороди, они увидели на равнине небольшие группы рыцарей, как английских, так и французских. Последних было больше — им необходимо было разведать диспозицию вражеского войска, и многие подъезжали на сотню-другую шагов к изгороди, однако дозоры лучников тут же сурово отгоняли их.
Чандос ехал между этими компаниями, а так как чуть ли не в каждой находился былой противник, то все время слышались возгласы «А, Джон!» с одной стороны и «А, Рауль!», и «А, Николя!», и «А, Гишар!» — с другой. Лишь один всадник, дородный и краснолицый сеньор Клермон, приветствовал их не столь дружески. По странной прихоти судьбы, его сюрко украшала голубая Богоматерь, окруженная золотыми лучами, и точно такое же изображение было на сюрко, который надел в этот день Чандос. Вспыльчивый француз преградил им путь и поднял своего скакуна на дыбы.
— С каких пор, милорд Чандос, — сказал он негодующе, — ты присвоил себе право носить мой герб?
Чандос улыбнулся.
— Но это же ты носишь мой, — промолвил он. — Сюрко это мне давным-давно вышили в Виндзоре добрые монахини.
— Не будь перемирия, — крикнул Клермон, — я скоро доказал бы тебе, что носить его ты не смеешь!
— Завтра в сражении высматривай мое сюрко, а я буду высматривать твое, — ответил Чандос. — И мы достойно решим это дело.
Но холеричного француза умиротворить было не так-то просто.