Сэр Найджел(изд.1992)
Шрифт:
Внезапно запела труба. И каждый всадник с громким криком всадил шпоры в бока коня, каждое копье легло на упор, и доблестный отряд, точно ослепительная молния, устремился на английский центр.
Сто ярдов остались позади, еще сто… Но перед ними по-прежнему ничто не двигалось, ни единый звук не вплетался в их хриплые крики и громовой топот их скакунов. А рысь уже переходила в галоп. Сквозь ветки видны были приближающиеся кони — белые, гнедые, вороные: шеи вытянуты, ноздри раздуты, брюхо распластано над землей. А всадники укрыты щитами так, что видно лишь забрало и перо над ним да впереди звездой сияет наконечник копья.
Внезапно принц поднял руку и отдал приказ, Чандос повторил его, он прокатился по линии, тетивы зазвенели все, как одна, засвистели стрелы,
Бедные благородные копи! Бедные доблестные всадники! Когда кровавое упоение битвы угаснет, кто равнодушно вспомнит, как великолепный отряд в мгновение ока превратился в кровавое месиво под градом стрел, впивавшихся в морды и грудь скакунов? Передний ряд рухнул наземь, следующие налетали на него и падали, не в силах сдержать лошадей или свернуть в сторону от страшного вала, который с такой внезапностью вырос перед ними. Пятнадцати футов в высоту достиг этот вал из брызжущих кровью, бьющихся, ржущих лошадей и извивающихся в попытке выбраться из-под них всадников. На флангах некоторым удалось избежать этой участи, и они ринулись вперед к изгороди для того лишь, чтобы слететь со спины коня, пораженного стрелой. Ни один из трехсот отважных всадников не достиг роковой преграды из высоких кустов.
Но теперь уже с ревом накатывалась длинная железная волна немецких конников. Они разделились в центре, чтобы обогнуть жуткий курган смерти, и стремительно надвигались на лучников. Это были мужественные воины с опытными начальниками, и более свободный строй помог им избежать скученности, сгубившей авангард. Тем не менее они погибали поодиночке, как те — все вместе. Некоторых сразили стрелы, под остальными были убиты кони, и, оглушенные падением, они, обремененные тяжелыми доспехами, не находили сил встать на ноги.
Трое немцев, держась рядом, промчались через кусты, где укрывались начальники лучников, зарубили йоркширца Уиддингтона, прорвались сквозь изгородь, перемахнули через лучников позади нее и повернули к принцу. Один свалился со стрелой во лбу, второго выбил из седла Чандос, а третий пал от руки принца. Еще несколько всадников проскочили за изгородь у самой реки, но их перехватил Одли со своими оруженосцами, и все они полегли там. Только один всадник, чья лошадь, пораженная стрелами в глаз и в ноздрю, обезумела от боли и птицей перелетела через изгородь, пронесся через весь строй англичан и скрылся в лесу под хохот и улюлюканье. Остальные даже не приблизились к изгороди. Перед позицией англичан повсюду валялись немцы, раненые и убитые, а огромное нагромождение тел в центре указывало место гибели трехсот мужественных французов.
Пока две волны конницы превращались в эти кровавые остатки, три главных французских отряда остановились и завершили последние приготовления перед боем. Они еще не начали наступать, и ближайший находился в полумиле от изгороди, когда мимо пронеслись немногие уцелевшие — их взбесившиеся кони щетинились стрелами, точно ежи.
В ту же минуту английские лучники и жандармы пробрались сквозь изгородь и принялись вытаскивать из груды искалеченных лошадей тех всадников, которые подавали признаки жизни. Вылазка была чистым безумием, ибо вскоре сражение должно было разразиться по-настоящему, но ведь счастливчик, которому удалось бы захватить богатого пленника, мог получить немалый выкуп. Благородные духом пренебрегали мыслью о выкупах, пока исход дня оставался нерешенным, но неимущие солдаты — и англичане и гасконцы, — ухватив стонущего — человека за ногу или за руку, выволакивали его на траву и с кинжалом у горла требовали, чтобы он назвал свое имя, титул и положение. Тот, кому доставался завидный приз, поспешно уводил пленника за изгородь и отдавал в тылу под охрану слуг; тот же, кто оставался недоволен ответами, не столь уж редко пускал кинжал в ход и снова кидался в толчею у груды трупов. Клермон лежал мертвый шагах в десяти от изгороди — голубая Богоматерь на его сюрко была пронзена стрелой. Бедный оруженосец вытащил д'Андрегана из-под лошадиного трупа и объявил его своим пленником. Граф Зальцбургский и граф Нассауский оба были найдены в столь
Как раз вовремя! Ибо первый французский отряд был уже совсем близко. Если атака конников наводила ужас стремительностью и неистовством, то неторопливое приближение пеших железных рядов внушало даже еще больший страх. Вес доспехов замедлял шаги, но в их размеренности чудилось что-то неумолимое. Плечо к плечу, выставив вперед щиты, сжимая в правой руке пятифутовые копья, с мечами и булавами у пояса, французы двигались вперед широкой и длинной колонной. Вновь град стрел зазвенел и застучал по броне, и наступавшие пригнулись, приподняв щиты. Многие упали, но размеренное движение продолжалось. Развернувшись на полмили, они с оглушительными криками достигли изгороди и попытались проломить ее.
В течение пяти минут два ряда противостояли друг другу, и яростные удары копий отражались боевыми топорами и булавами. Во многих местах изгородь была проломлена или втоптана в землю, и французские жандармы набросились на более легко вооруженных лучников, рубя и кроша их. Уже казалось, что исход сражения решен.
Но Джон де Вир, граф Оксфордский, хладнокровный, находчивый, искушенный в военном деле, увидел возможность изменить положение и не упустил ее. Справа к речке спускался заболоченный луг. Почва там была такой зыбкой, что не могла выдержать веса тяжело вооруженного воина. По приказу графа небольшой отряд лучников зашел французам во фланг со стороны речки и начал осыпать их стрелами. В ту же минуту Чандос, Одли, Найджел, Бартоломью Бургерш, капталь де Буш и еще двадцать рыцарей вскочили в седло, повернули коней на узкую дорогу, разметали французов на своем пути, выехали на равнину и, пришпоривая коней, обрушили их на пеших жандармов справа и слева от дороги.
Как ужасен был Бурелет, когда, поводя налитыми кровью глазами, раздувая ноздри, встряхивая песочно-желтой гривой, он в ярости рвал зубами и бил тяжелыми копытами всех, кто оказывался перед ним. Страшен был и его всадник — холодно-спокойный, целеустремленный, быстрый, с сердцем, полным огня, и стальными мышцами. Точно дух битвы, бросал он своего рассвирепевшего коня в самую гущу врагов, но, сколько ни прилагал он сил, высокая фигура его господина на угольно-черном жеребце все время оставалась впереди него на полдлины копья.
Опасные минуты остались позади. Французы отступили. Те, кто прорвался за изгородь, мужественно пали, окруженные врагами. Отряд Уоррика, поспешно покинув виноградники, восполнил потери, понесенные Солсбери, и сверкающая волна покатилась назад, вначале столь же медленно, как накатывалась, а потом все быстрее, потому что наиболее смелые погибли, а те, кто послабее, уже думали только о том, как бы побыстрее оказаться в безопасности. И вновь стремительная вылазка из-за изгороди, вновь густо усеявшие землю зазубренные стрелы собираются, точно колосья, вновь раненых пленников безжалостно уволакивают в тыл. Затем строй восстановился, и англичане, усталые, запыхавшиеся, почти дрогнувшие, приготовились встретить следующую атаку.
И тут им улыбнулась неслыханная, нежданная удача, столь великая, что они не могли поверить своим глазам. За отрядом дофина, чей натиск они отразили с таким трудом, следовал столь же многочисленный отряд герцога Орлеанского, и вот отступающие, все в крови, в помятых доспехах, ослепленные страхом и потом, заливающим глаза, ворвались в его ряды и увлекли их за собой! Грозный строй рассыпался без единого удара, растаял, точно снег под лучами жаркого солнца. Равнина теперь была вся в сверкающих пятнах — каждый воин думал только о том, как бы добежать до своего коня и убраться подальше от этого проклятого места.