Сэр Найджел. Белый отряд
Шрифт:
— Благодарности мне не нужно, — отрывисто ответил Аллейн. — Форд, дай руку и помоги встать.
— Река стала моим врагом, — продолжал Трантер, — а для вас она оказалась добрым другом, ибо сегодня спасла вам жизнь.
— Что ж, пусть будет так, — отозвался Аллейн.
— Но теперь все кончено, — заявил Харкомб, — и никакой беды не случилось, а я одно время опасался, что будет иначе. Наш молодой друг честно и благородно заслужил право стать членом нашего славного цеха оруженосцев города Бордо. Вот твой камзол Трантер.
— Но, увы, мой славный меч лежит на дне Гаронны! — сказал тот.
— А вот и твоя куртка, Эдриксон — воскликнул Норбери. — Набрось ее на плечи пусть на тебе будет хоть что-нибудь сухое.
— Теперь идем обратно в аббатство. — предложили несколько голосов.
— Одну минуту господа, — крикнул Аллейн,
— Как? Вы все еще хотите продолжать ссору? — спросил Трантер.
— А почему бы и нет, сэр! Я очень медлю, решаясь на такое дело, но, уже начав, буду доводить до конца пока во мне есть жизнь и дыхание.
— Ma foi! В вас теперь маловато и того и другого, — резко заявил Харкомб. — Послушайте моего совета, сэр, и прекратите эту историю. Вышли вы из положения весьма удачно.
— Нет, — возразил Аллейн, — не я затеял ссору, но так как я уже здесь, то клянусь, что не уйду отсюда, пока не получу того, зачем пришел. Итак, или извинитесь, сэр, или найдите другой меч и будем продолжать.
Молодой оруженосец был смертельно бледен и обессилен перенесенным и на суше и в воде. Он промок насквозь, весь измазался, а из раны на плече и на лбу сочилась кровь, но вся его поза и выражение лица говорили о непоколебимой решимости. Его противник, с более грубой и низменной душой, невольно робел перед пылкостью и упорством более одухотворенной натуры Аллейна.
— Я не думал, что вы отнесетесь к этому так серьезно, — пробормотал он в смущении. — Это была просто шутка. Мы постоянно дразним друг друга, но, если вы смотрите по-другому, прошу извинить меня.
— Тогда и я прошу меня извинить, — сердечно отозвался Аллейн, — вот вам моя рука.
— А к полднику уже трубили три раза, — сказал Харкомб, когда все поспешили прочь, разбившись на кучки и оживленно болтая. — Не знаю, что подумает или скажет стольник Принца. Честное слово, приятель Форд, вашему другу необходима кружка вина, ведь он наглотался воды из Гаронны. Судя по его красивенькому лицу я никогда бы не подумал, что он выкажет такую твердость характера.
— Клянусь — ответил Форд, — сам воздух в вашем Бордо превратил горлицу в боевого петуха. Никогда Хампшир не видел более мягкого и любезного юноши.
— Его хозяин тоже, насколько я могу судить, весьма мягкий и любезный джентльмен, — заметил Харкомб, — и все же, мне кажется, оба они такие люди, что ссориться с ними отнюдь не безопасно.
Глава XXI Как Агостино Пизано рисковал головой
Даже стол для оруженосцев в аббатстве св. Андрея в Бордо был роскошен: ведь здесь держал свой двор Принц. И только здесь, после скудной пищи в Болье и скупых обедов у леди Лоринг, Аллейн увидел, до чего могут доходить роскошь и изысканность. Жареные павлины в перьях, вновь аккуратно водворенных на место, так что птица лежала на блюде в том же виде, в каком она расхаживала при жизни, кабаньи головы с позолоченными клыками и пастью, выложенной фольгой, желе в виде двенадцати апостолов и огромный пирог, воспроизводивший новый королевский замок в Виндзоре, — вот некоторые из тех невиданных блюд, с которыми ему довелось иметь дело. Один лучник принес Аллейну с корабля смену одежды, и он, с живостью юности, уже позабыл огорчения и усталость этого утра. Явился паж из зала для пиров и сообщил, что их хозяин будет вечером пить вино у лорда Чандоса и желал бы, чтобы его оруженосцы ночевали в гостинице «Полумесяц» на улице Апостолов. Поэтому оба юноши в сумерках пустились в путь, насладившись выступлениями жонглеров с их фокусами и менестрелей с их песнями, последовавшими за главной трапезой.
Шел мелкий дождь, когда Аллейн и Форд, набросив на головы плащи, шли пешком по улицам древнего города; своих лошадей они оставили в королевских конюшнях. Изредка масляный фонарь на углу улицы или под портиком дома богатого горожанина бросал слабый свет на поблескивающие булыжники мостовой и на пеструю разношерстную толпу, которая, несмотря на дурную погоду, текла туда и сюда по каждой проезжей улице.
В этих разбросанных повсюду кругах тусклого света открывалась вся панорама жизни богатого и воинственного
Одна пара в этой движущейся толпе привлекла особое внимание двух молодых оруженосцев, тем более, что пара эта шла прямо впереди них и в том же направлении. Это были мужчина и девушка. Он выделялся своим ростом и мощными плечами и прихрамывал на одну ногу; под мышкой он нес какой-то большой плоский предмет, завернутый в темную материю. Его спутница, очень молодая и стройная, ступала быстро и упруго, движения ее были изящны, но черный плащ настолько скрывал ее черты, что можно было заметить только вдруг блеснувшие черные глаза да прядку черных волос. Высокий человек из-за больной ноги тяжело опирался на ее плечо, держась как можно ближе к стене и ревниво прижимая к своему боку завернутый предмет; он выталкивал вперед свою спутницу, пользуясь ею как опорой, когда толпа уж слишком теснила, грозя унести его с собой. Явный страх этого человека, внешность его спутницы и та заботливость, с какой оба оберегали непонятный предмет, невольно вызвали интерес обоих молодых англичан, шагавших позади них на расстоянии вытянутой руки.
— Courage [Здесь — смелей (франц.) ], дитя, — услышали они восклицание высокого человека. Это была смесь французского с английским. — Если нам удастся сделать еще шестьдесят шагов, мы будет в безопасности.
— Держи его крепко, отец, — ответила девушка на том же мягком, смешанном диалекте. — Нет никаких причин для страха.
— Поистине они язычники и варвары, — воскликнул ее спутник, — бешеные, орущие, пьяные варвары! Еще сорок шагов. Tita mia [Моя Тита (итал.) ], клянусь святым Элуа, патроном ученых мастеров, что я не выйду за порог моего дома до тех пор, пока вся эта шайка не будет благополучно водворена в их лагерь в Даксе или еще в какое-нибудь место, которое они осквернят своим присутствием. Еще только двадцать шагов, мое сокровище. О боже мой, как они толкаются и ревут! Встань на их пути, Tita mia! Храбро выставь свой локоток! Встреть их лицом к лицу, девочка! Ради чего тебе уступать дорогу этим бешенным островитянам? Ах, cospetto! [Черт возьми! (итал.) ] Мы разорены и погибли!
Впереди них толпа стала настолько густа, что хромому старику и девушке пришлось остановиться. Несколько подвыпивших английских лучников, заинтересованных, как и оруженосцы, странным обликом этой пары, устремились к ним навстречу, разглядывая их в тусклом свете.
— Клянусь тремя царями, — воскликнул один из лучников, — вот старый болван! Он слишком сердитый, чтобы опираться на этакий прелестный костыль. Пользуйся ногой, которую тебе дал господь бог, и не наваливайся так на девчонку!