Сэр Найджел. Белый отряд
Шрифт:
— Пресвятая Дева, — в отчаянии закричал Мэнни, соскакивая с лошади, — я отдал бы последний золотой, лишь бы этого не было! Как же это случилось? Что же это такое? Скорее сюда, милорд епископ! Воистину тут не обошлось без колдовства! Это дело рук самого дьявола.
Бледный епископ соскочил с лошади и сквозь толпу перепуганных рыцарей и оруженосцев протиснулся к распростертому на земле телу.
— Боюсь, услуги святой церкви уже не нужны, — произнес он дрожащим голосом. — Бедный юноша! Какой неожиданный конец! In medio vitae* [До половины дней своих (лат. — Пс. 54. 24).], как говорит Священное писание! Мгновение назад он был молод и горд — и вот голова его отторгнута от тела! Да сжалятся надо мною Господь Бог наш и святые его, да охранят меня от всяческого зла.
Слова эти вырвались из уст епископа с силой и страстью, не частыми в его молитвах. А причиной тому послужил возглас одного из оруженосцев, который, подняв с земли шлем, тотчас с испуганным видом бросил его обратно.
— Он пустой! — вопил оруженосец. — Он легкий как перышко.
— Клянусь Господом Богом, это правда! — выкрикнул Мэнни, дотронувшись до шлема. — В нем ничего нет. С кем же я сражался, отец епископ? От сего оно мира или от иного?
Чтобы лучше поразмыслить, епископ проворно вскарабкался на лошадь.
— Если тут орудует нечистый, — сказал он, — мое место там, возле короля. Certes* [Конечно (франц.).], если лошадь желта, как сера, неподалеку и сам дьявол. Клянусь, я видел, как из ноздрей у нее пошел дым с огнем. Ей в самый раз скакать с доспехами на спине, которые сражаются, хотя в них никого нет.
— Не спешите, отец епископ, — остановил его какой-то рыцарь. — Может быть, все так и есть, как вы говорите, только сотворила это человеческая рука. Когда я воевал на юге Германии, я видел в Нюрнберге металлическую фигуру, которую сделал один оружейник, — так она могла скакать на лошади и владела мечом. Если это такая же...
— Благодарю вас всех, господа, за честь, — раздался гулкий голос распростертого тела.
При этих словах даже доблестный Мэнни вскочил в седло, а несколько человек, как безумные, бросились врассыпную, подальше от ужасного тела, и лишь немногие, самые смелые, еще мешкали возле него.
— Больше всего, — продолжал гудеть голос, — я признателен благороднейшему рыцарю сэру Уолтеру Мэнни за то, что он, позабыв о своем высоком положении, снизошел до простого сквайра и скрестил с ним оружие.
— Клянусь Господом Богом, — сказал Мэнни, — если это и дьявол, у него очень изысканная речь. Я вытащу его из доспехов, черт возьми.
С этими словами он снова соскочил с лошади и, засунув руку в щель латного нашейника, крепко ухватил прядь золотистых кудрей Найджела. Найджел вскрикнул, и Мэнни окончательно убедился, что доспехи скрывают человека. В то же мгновение взгляд его упал на отверстие в нагруднике, который служил как бы забралом, и он разразился глубоким грудным смехом. Король, Принц и Чандос, которые с самого начала следили за всем происходящим издали и от изумления не могли ни вмешаться, ни вымолвить хоть слово, теперь, когда все стало понятно, давясь от смеха, подъехали к остальным.
— Вытащите его оттуда, — приказал король, держась за бока, — пожалуйста, снимите с него все это и освободите его. Много раз я бился на поединках, но, только глядя на этот, едва не вылетел из седла. Сквайр лежал так неподвижно, что мне показалось, будто удар о землю вышиб из него дух.
Найджел, и верно, пролежал все это время почти без памяти. Он знал, что с него сбили шлем, но никак не мог понять, чем вызваны всеобщее изумление и переполох. Теперь же, высвобожденный из громадной кольчуги, в которой он был заключен, как орех в скорлупе, он стоял, щурясь на яркий свет и сгорая от стыда из-за того, что придворные смеются над ним, поняв маленькую хитрость, на которую его вынудила унизительная бедность.
Доброе расположение духа вернул ему король.
— Вы доказали, что владеете оружием отца, — сказал он, — и достойны носить его имя и герб, ибо в вас жив дух, который в свое время его прославил. Но я знаю, что ни он, ни вы не потерпели бы, чтобы у вашего порога умирала с голоду алчущая толпа. А посему прошу вас, ведите нас в дом, и если трапеза окажется такой же изысканной как забава перед ней, празднество удастся на славу.
Глава Х
Как король встретил своего сенешаля из Кале
Худо пришлось бы доброму имени Тилфордского дома и его правительнице, старой леди Эрментруде, если бы вся королевская свита, маршал двора и маршал поля, лорд — главный судья, камергер и телохранители собрались под одной крышей. Но предусмотрительность и тонкие маневры Чандоса отвели беду — часть свиты расположилась в монастыре, другая проследовала дальше и воспользовалась гостеприимством сэра Роджера Фиц-Аллена в Фарнемском замке. В гостях у Лорингов остались только сам король, Принц, Мэнни, Чандос, сэр Хьюберт де Бег, епископ и еще два-три человека.
Хотя общество было немногочисленно, а обстановка более чем скромна, король не изменил своему пристрастию к тонкостям пышного церемониала, которым он так славился. С мулов снимали поклажу, взад и вперед сновали оруженосцы, в спальнях готовили ванны, развертывали шелка и атласы, мерцали и позванивали золотые цепи, так что, когда наконец под звуки двух придворных трубачей все общество расселось за столом, оно являло картину блистательную и прекрасную, равной которой еще никогда не видывали почерневшие балки старого свода.
Большой наплыв иноземных рыцарей, которые во всем великолепии съехались за шесть лет до этого со всего христианского мира, чтобы присутствовать при открытии Круглой башни в Уиндзоре, а также попытать счастья и показать свое искусство в устроенных по этому случаю турнирах, совершенно изменил облик английской одежды. Старинные рубахи, куртки и плащи стали казаться слишком простыми и грубыми, и теперь вокруг короля блистали и сверкали неведомые раньше яркие кафтаны, камзолы, колеты, накидки, ганзейские штаны и много другой удивительной разноцветной одежды, полы и обшлага которой украшали бахрома, вышивки и фестоны. Сам король в черном бархате с золотыми украшениями резко выделялся из блестящей толпы окружавших его придворных, которая как бы тяготела к этому благородному темному центру. Справа от короля сидел Принц, слева — епископ, а леди Эрментруда командовала соединенными силами своих челядинцев в глубине зала, внимательно следя, чтобы блюда и фляги подавались вовремя, сплачивая усталых слуг для нового прорыва, подбадривая авангард, подтягивая тылы, поторапливая резервы; стук ее дубовой палки всегда раздавался там, где угроза была наибольшей.